Учительница танцев (Они танцевали одну зиму)

Людмила и Валерий Демины

УЧИТЕЛЬНИЦА  ТАНЦЕВ 

(ОНИ ТАНЦЕВАЛИ ОДНУ ЗИМУ)

Мелодрама  для  кино и театра

 

Москва,  2003 г.

Действие сценария происходит в двух временных пластах: настоящее и прошлое. Нам представляется, что сюжет и смысл рассказанной здесь истории будут донесены до зрителей в более ясной и эмоциональной форме, если НАСТОЯЩЕЕ предстанет на экране однотонным вирированным изображением, сделанным в документальной манере, а окрашенное ностальгией ПРОШЛОЕ, , будет снято в цвете, в нежных пастельных тонах.

НАСТОЯЩЕЕ . АЭРОПОРТ. ДЕНЬ. (Фон для вступительных титров)

Под серым небом большой белый пассажирский лайнер грузно совершает посадку. «Air France» — написано на его борту…

Среди вышедших из здания аэропорта пассажиров камера выделяет молодого мужчину лет 35. В его внешности есть что-то располагающее к себе, какой-то внутренний покой и надежность. Никаких залётов и никаких перспектив – одна простодушная нормальность. Это и ест  ь Андрей Горшенков…

САЛОН КОМФОРТАБЕЛЬНОГО АВТОБУСА. ДЕНЬ.

Взгляд Андрея, минуя рекламные щиты, с жадностью и наслаждением вбирает в себя родной пейзаж…

В автобусе для пассажиров установлен телевизор. Мелькают кадры вечерних новостей.

Андрей откидывает голову на сиденье и закрывает глаза.

На экране телевизора в связи с юбилеем какой-то балерины, появляются кадры балетного дуэта. На их фоне возникает название фильма.

 КВАРТИРА АНДРЕЯ. РАННИЙ ВЕЧЕР.

Квартира пуста. Никого. Звонит телефон. В пустой неосвещенной квартире его звонок кажется особенно громким и тревожным. Серия звонков уже заканчивается, когда распахивается входная дверь и Андрей, оставив вещи у порога, торопливо подходит к телефону и поднимает трубку.  Но из трубки уже звучат частые гудки. Не успел!

Андрей медленно опускает трубку на аппарат. И так застывает.

ГОЛОС АНДРЕЯ.  Так рвался домой – мне казалось: из-за нее. Не писал, не звонил, как она и просила. Но на аэродроме я уже имел право позвонить! И она уже стояла бы рядом со мной.

Андрей оглядывается на открытую дверь. В квартире темно, и лестничная площадка в проеме двери – как маленькая ярко освещенная сцена, посередине которой стоят два чемодана – большой и поменьше. В их одиноком смиренном ожидании у открытых дверей есть что-то  щемящее и тревожное.

ГОЛОС АНДРЕЯ.  Почему мне так страшно набрать ее номер? Боюсь узнать, что она про меня забыла? Или узнать, что я ее придумал?…

И снова раздается телефонный звонок. Андрей, выдержав паузу, поднимает трубку.

ТИРАЖНАЯ. (Продолжение сцены.)

ОЛЕГ /в трубку/. Привет, Андрюша… Слушай, я свинья, что тебя не встретил, но ты же сам просил… Как самочувствие? – почти ведь год пропадал! Как матушка? Не хочет возвращаться? Париж ей больше по душе?… Сестра ее привезет? Но она хотя бы ходить стала?…

Тиражная, откуда ведет разговор Олег, помощник и друг Андрея, худой парень с насмешливыми глазами, представляет собой небольшую комнату, заставленную стеллажами с видеокассетами. Посередине — рядки одинаковых «видиков».

На мониторе среди них – сад под дождем из «Земли» Довженко. Тиражируется немой шедевр – бизнес, конечно, малотипичный.

ОЛЕГ. На посту, да – из тиражки… Можешь мне всю ночь звонить – соскучился дико! Пишу? «Землю»… /Глядя на экран монитора/. Знаешь, я понял, Андрюша, почему раньше люди могли создавать шедевры, а сейчас нет. Потому что раньше люди жили, а сейчас притворяются, что живут… /Отвечает./ Отличить очень просто: жить – это действовать сообразно нравственным законам, вот и всё. Не выпадать из Вселенной, мы же все время выпадаем в осадок, заметил?

КВАРТИРА АНДРЕЯ. (Продолжение сцены).

АНДРЕЙ. Думаешь?… /Смотрит на «сцену», где тоже развиваются свои события./

Там у чемоданов появляется белый пудель и обнюхивает их. С верхней лестницы появляется хозяйка пуделя, деликатно берет его на руки и, стрельнув вопрошающе в темноту «зала», так же деликатно исчезает за кулисами «сцены».

АНДРЕЙ /включает у телефона режим громкоговорителя./ Ты говори, говори!

На «сцене» появляется спускавшийся за пуделем новый персонаж, напоминающий собаку Баскервилей…  А потом и его хозяин.  И тоже исчезает в кулисах.

ГОЛОС ОЛЕГА /из громкоговорителя/. А я и говорю! Главное – действовать! /Андрей снимает с себя плащПроходит к оставленным у порога вещам и заносит их в квартиру./ У меня голова трещит от идей! Чую жабрами – мы перед взлётом! Всех уже тошнит от порнухи! У меня есть идея – магазин «Мир нормального человека». На всех кассетах штамп: «Проверено: мин нет. Можно смотреть всей семьей». Народ повалит дико… Засилье порнухи мы будем вспоминать скоро как хрущевскую кукурузу! Будем удивляться – как это вообще могло быть?

АНДРЕЙ /закрывает двери, в квартире становится совсем темно, но он свет не включает, подходит к  телефону./ Ладно, Олежка, спасибо тебе за возвращенное чувство дома: загрузил с порога по самые уши!

ГОЛОС ОЛЕГА /из громкоговорителя/.  На здоровье! Звони.  Быть или не быть, вот в чем вопрос! /Раздаются частые гудки./

Андрей выключает телефон. Берет в руки трубку и какое-то время смотрит на нее. Кладет на место.

…За окнами  фонари. Андрей стоит у окна и смотрит, как в глубину двора уходят белый пудель со своей хозяйкой и «собака Баскервилей» с хозяином. Чувствуется, что между ними – прогулочный роман, и он в критической фазе…  Размолвка…

При свете уличных фонарей видна гостиная. Андрей, оглянувшись, осматривается. У окна, недалеко от трюмо, стоит инвалидное кресло.

Андрей подходит к нему и встает за его спинку, какое-то время легко двигает кресло, как детскую коляску — то взад, то вперед…

АНДРЕЙ /шепчет/. Бедная моя мама… бедная моя мама… /Прислушивается./

 ДВА ГОДА НАЗАД :ТА ЖЕ КОМНАТА В КВАРТИРЕ АНДРЕЯ. ДЕНЬ.

Андрей, одетый в вечерний костюм, везет коляску, только в ней уже – его мать…

ГОЛОС МАТЕРИ /из-за ее спины/. Обещай, что вернешься пораньше!

АНДРЕЙ /тяжело вздохнув/. Я же с Леной буду. Она, пока не натанцуется до упаду… /Разворачивает коляску у журнального столика./

Его мать, Инна Ильинична, провожает его взглядом обиженного ребенка. Это хрупкая, изящная женщина лет шестидесяти, с красивым лицом, которое портит надменное и своевольное выражение.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /сыну, вдогонку/. Можете приехать сюда и здесь еще поболтать.

АНДРЕЙ /он входит в комнату с подносом, на котором стакан кефира, печенье и яблоко/. Ей не болтать хочется, а танцевать, понимаешь? /Ставит поднос на журнальный столик./ Мам, ты просила не затевать этого разговора, но я вынужден…

ИННА ИЛЬИНИЧНА /вздрогнув, как от укола/. О сиделке? /Взрывается./ Как ты не понимаешь, сиделка – это приговор! Это значит, что я никогда не встану на ноги…

АНДРЕЙ /садится рядом на тахту, стараясь как можно мягче/. Я тебя понимаю и даже очень. Но пойми и меня: я нервничаю. Если бы у тебя была сиделка, мне бы работалось гораздо спокойнее.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /с яростью/. Вот-вот, проговорился: сиделка нужна тебе. Боишься, что ли, что я умру, как твой отец – в одиночестве? Так знай: если умру, это будет для меня счастье. /Плачет./

АНДРЕЙ /обреченно/. Ну,  ладно, мама, я никуда не поеду. Ничего страшного: обойдется Леночка без танцев, а именинник без исторических съемок своих именин.

Мать плачет еще горше. Сын гладит ее по голове.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /уже успокоенная, сквозь слезы, тихо/. И как это тяжело: переносить в доме чужого человека!

АНДРЕЙ. Мам, ты просто в плену своего стереотипа. Ты думаешь, сиделка – это какая-то дама из Хичкока, что ли? Вежливая, с тайной ненавистью! Представь себе другой образ – русская сестра милосердия, любящая, добрая, интеллигентная, может быть, княгиня бывшая и – твоя будущая подруга. Наоборот, она тебя на ноги поставит!

ИННА ИЛЬИНИЧНА /слабо улыбается/. Еще скажешь – «компаньонка»! Время старинных романов давно прошло. /Словно спохватившись./ Ладно, иди, а то и с Леночкой у тебя ничего не выйдет… Она, видите ли, «думает»! Где такого мужика отыскать, а? Такого верного, порядочного, благородного… /Машет ему рукой, чтобы он уходил./

ЗАЛ В КАФЕ. ВЕЧЕР.

Звучит музыка. По всему  видно, что торжество идет уже давно, гости достаточно выпили и поели, многие танцуют…

В глубине зала, на дальнем плане, видно, как Толю Евсеева, виновника торжества,  симпатичного мужчину с простоватой, но лукавой физиономией,  шумно поздравляют с сорокалетним юбилеем. Гости обнимают его, целуют, вручают цветы и подарки, и все это фиксирует на видеокамере Андрей. Среди поздравляющих в толпе старушек в платочках выделяется его «боевая подруга», эффектная блондинка Зоя. Наконец, совсем одуревший от чествований Толя делает знак Андрею, чтоб тот закончил съемку.

Андрей облегченно выключает камеру и пробирается к своему месту, подсаживается к молодой красивой девушке, лет на 10 моложе его. Это Лена. Она сидит рядом с ним, но по разные стороны угла большого стола, буквой «П» огораживающего место для танцев, и не видит его, а с радостным видом слушает, что щебечет ей на ухо подошедшая к ней знакомая. Он ставит видеокамеру на стол достаточно далеко от себя, так что объектив ее направлен на Лену, а вращающийся жидкокристаллический экранчик, спрятанный за его тарелкой, виден теперь только ему. На нем улыбающееся, разгоряченное танцами и вином, лицо его Леночки.

Андрей нажимает на кнопочку записи и откидывается на стуле.

Знакомая уходит, а Лена поворачивается к Андрею.

ЛЕНА /возбужденно/. Слушай, тут сколачивается компания… собирается к Толе на дачу, на всю ночь, нас приглашают – трапеза при свете лучины, хороводы под луной, игры русские всякие… Столько раз слышала, а ни разу не была!… Поехали, а?

АНДРЕЙ. Ты же знаешь, я не могу: я привязан.

ЛЕНА. Знаю. Но каждый раз надеюсь на чудо…

АНДРЕЙ /грустно смотрит на Лену на ЖК-экранчике./ Ну не расстраивайся! /Гладит ей руку./ Поезжай одна! Тебе – понравится. Во всяком случае, отдохнешь. Научишься корову доить, это у них ритуал. Для незамужних девиц.

ЛЕНА. Правда? /Смеется./ Кошмар! Ты меня уговариваешь или отговариваешь!?

АНДРЕЙ /продолжает/. Или козу… /Чуть поправляет камеру, чтобы лицо ее было в центре./ Смотри, не перепутай с козлом, а то им будет потехи на целый час.

ЛЕНА /смеется сквозь слезы/. Спасибо, что предупредил! /Замечает камеру./  Убери!

АНДРЕЙ. Мне нужны перебивки! /Не выключая, поворачивает камеру в сторону от нее, и вдруг видит на экранчике крупно – серебряную ложечку погружающуюся в горку икры./ 

ЛЕНА /грустно/. Значит, я всего лишь твоя «перебивка»!… Между двумя кадрами!

АНДРЕЙ /машинально продолжая наблюдать за ложечкой на экране, вновь погружающейся в икру/. Кто у кого перебивка и между какими кадрами, еще неизвестно!

Ложечка перешла на горку соседней – красной.

Андрей с невольным удивлением поднимает глаза.

Чуть наискосок, напротив, сидит миловидная особа средних лет с простыми ясными чертами лица и осторожно, как кошечка, лакомится икрой: по очереди — то красной, то черной, уложенной недалеко от нее в хрустальных, со льдом, вазах.

Кажется, она вся погружена в какой-то свой мир, и весь вид у нее другой, не такой, как у дам в зале: вязаное, ручной работы платье, элегантное, но простое, темные волосы гладко зачесаны и убраны в пучок, никаких украшений, полное отсутствие косметики на милом, но усталом лице.

Когда Андрей снова поворачивается к Лене, ее уже нет на месте. Он растерянно оглядывается по сторонам и видит ее танцующей с каким-то парнем. Из-за спины партнера, словно дразня Андрея, она ручкой посылает ему привет.

Ответив ей таким же жестом, Андрей снова невольно смотрит на женщину, сосредоточенно и задумчиво продолжающую свою дегустацию. Женщина встречается с взглядом Андрея — и очень смущается.

АНДРЕЙ /тоже смутившись/. Можно вас пригласить на танец? /Встает./

ЖЕНЩИНА /машинально сглотнув с ложечки икру/. В общем-то, можно. /Кладет свою сумочку на стол./ А вы танцевать умеете?

АНДРЕЙ /несколько обескураженный вопросом/. Да вроде умею… /Обходит стол и подходит к женщине./ Возьмите сумочку с собой!

ЖЕНЩИНА. Мешать будет. А денег там нет. /Идет за Андреем./

Они вливаются в гущу танцующих, и начало их танца не предвещает ничего особенного. Но с каждым новым движением они оба с некоторым удивлением обнаруживают, что их тела легко понимают друг друга, независимо от них самих, и как-то легко и естественно роль ведущей в этом пластическом диалоге оказывается у нее. Мягко, но уверенно корректирует она его движения, и вот уже все невольно оглядываются на них, в том числе Лена – на ее удивленное лицо ложится тень ревности.

АНДРЕЙ /женщине/. В этом собрании вы смотритесь весьма таинственно!

ЖЕНЩИНА /усмехнувшись/. Вы деликатно намекаете, что я не в вечернем платье? Я здесь по делу, прямо с работы, и именинника вижу первый раз в жизни.

АНДРЕЙ. С каждым мгновением вы делаетесь еще более таинственной. Вы – тайный агент, угадал?

ЖЕНЩИНА. А мне сдается, что вы ведете тайный допрос. /Он сбивается с такта, она быстро выправляет его ошибку и милостиво сообщает./  Я учительница  танцев. А вы кто?

АНДРЕЙ. Если бы знать! Просыпаясь среди ночи, я задаю себе этот вопрос регулярно. Кто я? Формально: «писатель». /На огонек удивления в ее глазах./ Кнопочки нажимаю. «Писатели» – это те, кто пишет кассеты, если отстали от жизни… И продает – у меня с другом такая маленькая фирмочка на двоих… Немного снимаю, немного фотографирую – и кто я такой, не знаю… Другое дело – «учительница танцев» – звучит как музыка! /Выжидательно смотрит на нее, она молчит, выражение лица у нее непроницаемое./ Среди моих пристрастий было и это – научиться танцевать как дышать. Столько всего хотелось! И вдруг обнаружил: жизнь прошла!

ЖЕНЩИНА /бросает на него быстрый оценивающий взгляд/. По-моему, я вас старше, мне сорок два, но, тем не менее, я не считаю, что моя жизнь прошла…

АНДРЕЙ /удивленно/. Я думал, мы ровесники, мне скоро тридцать шесть. Зовут Андреем. Андрей Горшенков. А вас?

ЖЕНЩИНА. Валерия…/После паузы./ Ветлугина. Но вы хорошо танцуете. По-моему, вас учили. Чувствуется школа.

Музыка закончилась.

АНДРЕЙ /провожая Валерию на ее место/. Угадали. Учили в детстве. Мама таскала в танцкласс… А что вы так прямо целый день и учите танцам?

ВАЛЕРИЯ. Да скоро, может быть, совсем перестану. Нас переводят на самоокупаемость. Говорят: берите деньги с детей, а я не могу… /Показывает ему взглядом на Лену./ Вас заждались…

Поблагодарив Валерию, Андрей тоже возвращается к своему месту.

ЛЕНА. А в ней что-то есть, несмотря на затрапезный вид! Шарм угасания, да?

АНДРЕЙ. Вы что, мадам, изволите ревновать? /Бросает невольный взгляд на Валерию, говорит, чуть понизив голос./ Просто я подумал: вот оно! – от такой сиделки мама бы не отказалась…

ЛЕНА. Еще бы в Кремле на приеме искал сиделку! Ненормальный…

АНДРЕЙ /искренне/. Да я ради нас стараюсь… Ты же надеешься на чудо, и я – тоже!

КВАРТИРА АНДРЕЯ. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /сидит возле журнального столика в своей коляске и разговаривает по телефону/. Стартуйте… Да, и прайс-лист там… (Нажимает на кнопку.)

Соединившись с адресатом, факс начинает негромко гудеть. Гудение прекращается, и после него тишина становится еще более слышимой.

Инна Ильинична тревожно прислушивается к чему-то: по лестнице в подъезде кто-то быстро пробежал. И опять — только тиканье древнего будильника в тишине…

Она включает пультом телевизор и натыкается на типичную сегодня сцену: подняв «пушку» в руке, некий герой прокрадывается по темному коридору. Она переключает канал: та же «пушка», но только теперь в руках у женщины. На третьем канале «пушка» громко сработала уже прямо в лицо бедным зрителям.

Инна Ильинична, вздрогнув, выключает телевизор. Потом подъезжает в коляске к окну, задергивает его пугающую черноту шелковой шторой и поворачивается к дивану. Он уже застелен для сна. Она с трудом, морщась от боли, пересаживается с кресла на диван, вытирает со лба испарину, потом неуклюже снимает с себя халат…

ЗАЛ В КАФЕ. /Продолжение сцены./

Андрей из окна кафе видит на улице, в свете фонарей, как Лена и другие гости со смехом рассаживаются по машинам.

Народу в кафе осталось немного. Толя Евсеев весело прощается со своими «подшефными» старушками,  которые тоже заканчивают трапезу, одаривает их гостинцами.

 

Потом, подхватив свои подарки, подходит  к Андрею. Среди подарков у него в  руках и портрет последнего русского монарха, и мужской косметический набор, и даже длинная сабля в разукрашенной камнями оправе. На оттопыренном мизинце –  связка ключей.

ТОЛЯ /подносит связку ключей к лицу Андрея/. Не в службу, а в дружбу: создашь видимость моего присутствия, а?…

АНДРЕЙ. Как это — «видимость твоего присутствия»? /Видит Валерию, она встала из-за стола и ищет кого-то – не его! – ее взгляд равнодушно скользнул мимо его лица…/

ТОЛЯ. Да без меня здесь даже лучше! Жратвы и выпивки полно, официантов я отпустил, музыка есть. (Опускает связку ключей в ладонь Андрея). Передашь охраннику. Кафе-то мое, ты в курсе? Тут осталось на час веселья, не больше, но эти обормоты рвутся на природу… /Кивает за окно./ А то, хочешь, я Ленку хозяйкой с тобой оставлю?…

АНДРЕЙ /смирившись, кладет ключи в карман/. Все пользуются моей бесхарактерностью! /Снова невольно бросает взгляд на Валерию, потом на улицу, где Лена пересаживалась из  машины в машину./ Не, Толь, не надо. Пусть напитается там традициями, отдохнет… /Чуть усмехнувшись./ Козу подоит…

ТОЛЯ /оценив его решение/. А! Хвалю! Мудро! Она баба перспективная! /Переменив интонацию, довольно./ Видел, что она мне подарила? /Показывает журнал «Новая женщина», на его глянцевой обложке изображено лицо Лены в огромной шляпе с вуалью./.

АНДРЕЙ. Отец – издатель, мать – редактор, почти жених – фотограф: вот и «перспективная»!

ТОЛЯ. Ты снимал?/Как бы новыми глазами смотрит на снимок./ «Почти жених»… Ладно, могёшь! И она не дура, смотри… /Читает надпись черной ручкой, идущей через весь портрет./ «Широкой русской душе, Толе Евсееву, в день рождения, в знак веры в то, что благодаря таким людям великая Россия воспрянет». А?

АНДРЕЙ /весело рассмеявшись/. Небось, в школе сочинения хорошо писала!

ТОЛЯ. Подпишись и ты, как автор пиара…

АНДРЕЙ /ставит рядом с ее подписью свою, с усмешкой/. Как в ЗАГСе!

КВАРТИРА АНДРЕЯ. /Продолжение сцены./

Горит ночник. Мать Андрея, полулежа на высоких подушках, со скорбным лицом  медленно листает альбом «По музеям Парижа»… Раздается мелодичный звонок телефона, он рядом, под ее рукой. Она поднимает трубку.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /разочарованно/. Ты уже должен приехать, а ты… Ты что, приказчик у него – закрывать кафе?… «Вложил в нашу тиражку»! Подумаешь, вернул народу часть наворованного – великий подвиг! Не смей перед ним унижаться!  Не смей! Я запрещаю! Все пользуются твоей бесхарактерностью!… (Трагическим тоном.) Ты же знаешь, я не могу заснуть, пока ты не придешь!

Инна Ильинична кладет трубку, на ее глазах появляются злые слезы. С упреком смотрит она на фотографию сына, стоящую на тумбочке рядом с ее постелью, выдвигает один из ящиков тумбочки — там в беспорядке лежат чьи-то старые, растрепанные письма, а поверх них фотография мужчины. У него худощавое лицо, насмешливый взгляд, ироничная улыбка, он молод и красив. Сравнивая, она переводит взгляд с отца на сына…

ИННА ИЛЬИНИЧНА (подводя итог). Эгоисты! /Снова делает попытку включить телевизор. На этот раз строчат сразу из десятка пулеметов. Смачная агония поверженных жертв…/ Убийцы!

Громко хлопает дверь лифта. Инна Ильинична испуганно выключает телевизор. В коридоре раздаются возбужденные голоса, кто-то быстро взбегает по лестнице, и вновь наступает тишина.

ИННА  ИЛЬИНИЧНА (дотрагивается рукой до сердца и тяжело вздыхает. Смотрит на фотографии и письма). Палачи!… /Подводя новый, более радикальный итог, и кажется – уже относительно всего мужского племени./ Эгоисты, убийцы и палачи!

ЗАЛ В КАФЕ. /Продолжение сцены/.

Андрей с удрученным лицом стоит у телефона.

Валерию у гардероба перехватывает Зоя, уже одетая в черный блестящий плащ. Хмель делает ее еще более томной и манерной.

ЗОЯ. Какая же ты закомплексованная! /Видит, как Толя Евсеев направляется к выходу из кафе./ Сейчас или никогда! /Берет подругу под руку./ Он добрый, он всем дает, особенно бедным, забитым и убогим.  Видишь, кого на именины пригласил – старушек из своего прихода! /Кивает на старушек, поющих что-то задушевно-русское  в дальнем углу кафе./

ВАЛЕРИЯ /с нервной иронией/. Спасибо, дорогая подруга!… Но, знаешь, я поняла – охота на спонсоров абсолютно не для меня!

ЗОЯ /с пониманием ее гуманизма/. Жалко их, да?… Бах-бах! Как они будут истекать кровью!… /Валерия нервно смеется./ Ты балерина или нет? Роль на пять секунд! Я тебя представляю, ты милостиво протягиваешь ему руку для поцелуя, а в последний момент изящно переворачиваешь ладонь… /Зоя показывает сей трюк, Валерия даже сгибается от смеха, н Зоя, продолжая держать открытую ладошку перед невидимым собеседником, сурово произносит./ «Ваш патриотический долг…»

ВАЛЕРИЯ /печально заканчивая за нее/. Ага! «…сделать так, чтобы вся страна танцевала!»

ЗОЯ /несколько смешавшись/. Ну вся – не вся, а определенный контингент… /Оглянувшись по сторонам и переходя на шепот./ Пойми, если все будут петь и танцевать, революции не будет – они должны быть сами заинтересованы!…Богатеи! /Тянет подругу за собой в сторону Евсеева./ Раздави гордыню: святое дело – не для себя! /Валерия стоит, как вкопанная./ Трусиха! Ты, небось, и не замужем – только из трусости!

ВАЛЕРИЯ /готовая расплакаться/. Я хочу домой!

Она сердито вырывает свою руку из руки подруги и быстро направляется к раздевалке.

Толя открывает перед Зоей дверь на улицу. В холл кафе влетает уличный шум, веселый смех, пьяные голоса… Андрей машет ему рукой через стекло, потом оглядывается на Валерию, она у раздевалки озабоченно роется в сумочке.

АНДРЕЙ /подходит к ней/. То, что ищите — не найдете! Я утащил в качестве залога. Получите обратно, если примите мое приглашение к танцу.

ВАЛЕРИЯ /изумленно, Андрею/. Вы утащили мой номерок? В качестве какого еще залога? Я вам ничего не обещала!

АНДРЕЙ /ему становится смешно от ее доверчивости/. Но вели себя многообещающе! /Берет ее под руку./ Слушайте, меня здесь оставили за хозяина, это очень низко со стороны именинника, но что делать? Помогите мне, будьте хозяйкой…

ВАЛЕРИЯ /наконец-то она нашла номерок/. Я? Хозяйкой? Да вы что? Я убегаю…  /Поворачивается к нему спиной, но в его руках остается ее сумочка на длинном ремешке. Строго./ Молодой человек, как вы себя ведете?…  Отдайте сумку!

АНДРЕЙ. Но в ней же нет денег, пусть останется у меня… /прячет сумку за спину/ …вместо хрустального башмачка.

ВАЛЕРИЯ. Вы здесь все такие?

АНДРЕЙ. Кто — «все»? И какие — «такие»?

ВАЛЕРИЯ. «Новые русские»! Больно игривые!

АНДРЕЙ. Лично я — исконно «старый русский»… как это не разочаровывающе звучит…

КВАРТИРА АНДРЕЯ. НОЧЬ.

Инна Ильинична держит в руках странички старого письма, на одеяле перед ней рассыпаны вынутые из тумбочки конверты, сверху — все та же фотография мужа и отдельно какой-то молодой, улыбающейся, счастливой девушки…

ГОЛОС МУЖЧИНЫ. «До сих пор не могу себе поверить, что ты моя жена. Когда мой поезд тронулся, и ты побежала за ним, такая ошеломляюще прекрасная, длинноногая и с длинными развевающимися волосами…»

ИННА ИЛЬИНИЧНА /долго изучающе смотрит на фотографии – сначала мужа, а потом – на свою, себе – как итог этого созерцания./. Боже, неужели я когда-то была такая? /Подумав./ Была!… Но цены себе не знала. /Опять обращается к письму./

ГОЛОС МУЖЧИНЫ /продолжая/. «…все во мне сжалось тогда до единой пульсирующей точки… И вдруг стало ясно, что моя командировка, моя работа и мой гражданский долг, который служит неизвестно кому и чему, — все это обман, абсурд, — а на самом деле есть только ты, и я должен сейчас вот выпрыгнуть из вагона навстречу тебе, сжать в объятиях и все!»

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Ну,  взял бы и выпрыгнул!

Инна Ильинична тревожно прислушивается к тишине за стеной. И точно вызванные этой ее тревогой, с лестничной площадки до нее доносятся какие-то грубые, пьяные мужские голоса и яростный лай собаки.

Она вздрагивает, приподнимается на постели…

Голоса усиливаются, собака, взвизгнув, замолкает. Дело, кажется, идет к какой-то разборке…Вдруг в дверь начинают торопливо и громко стучать…

Старой женщине делается страшно, она поспешно сгребает письма и фотографии в ящик тумбочки, шарит рукой и, наконец, вылавливает оттуда газовый баллончик. Держа его наготове в дрожащих руках, продолжает вслушиваться в происходящее за стеной. Стук внезапно обрывается, и становится слышна возня с ключами и дверным замком…

Инна Ильинична в панике тянется к телефонному аппарату, нечаянно сбивает с него трубку, и та падает на пол. Инна Ильинична лихорадочно ищет рукой прислоненную к стене палку, ловит ее, уже падающую, и, дрожа всем телом, пытается подняться…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС /за дверью, визгливо/. Это же третий этаж, идиот! Пить надо меньше!

ЗАЛ В КАФЕ. НОЧЬ.

В кафе уже никого нет. Охранник смотрит  телевизор, уплетая шикарный ужин. Андрей, с деловым видом проходя мимо столиков, собирает в целлофановые пакеты с больших блюд нетронутые закуски. Через открытую дверь на кухню видно, как Валерия домывает посуду.

АНДРЕЙ /громко, Валерии/. Всё поделим по-братски, не пропадать же добру! /Около икры задумывается./ Нет, это все вам… Такую любовь надо уважить! /Перекладывает икру. Оглядывается. Видит, как она вытирает руки и выходит в зал./ Это что-то новое в мировом сервисе — очаровательные клиентки моют посуду сами!

ВАЛЕРИЯ. Там немного оставалось. Легче вымыть, чем думать, что она где-то в ночи…

АНДРЕЙ /проникновенно заканчивает за нее/. …«мучается, немытая»?

На Валерию нападает приступ дурацкого смеха.

АНДРЕЙ /продолжает свое подтрунивание, садистически раздувая угольки ее смеха/. «Одиноким тарелкам! забытым! в темном кафе! лежать до утра! в объедках!» – эти кошмарные видения будут  преследовать ее всю ночь!

ВАЛЕРИЯ /преодолев смех, сердито/. Да ну вас!

АНДРЕЙ /делит пакеты/. Это мне, это вам. /Вручает ей ее долю/. Весь ваш альтруизм — под откос?

ВАЛЕРИЯ. Зачем вы? Неудобно! /Оглядывается, не видит ли охранник./

АНДРЕЙ /солидно/. Толян сказал, за все заплачено. Это наши честные трофеи. Главное теперь — нам из-за них не поссориться. Из-за передела собственности.

ВАЛЕРИЯ /смиряясь, берет в обе руки выделенную ей долю/. Ну, ладно, уговорили! Большое спасибо!

Она идет к выходу, походка у нее такая легкая и свободная, словно земное притяжение не имеет над ней своей  власти… Андрей смотрит ей вслед, и впервые в его взгляде на Валерию мелькает сугубо мужской интерес…

ДВОР ДОМА ВАЛЕРИИ. НОЧЬ.

К торцу стандартного дома в окраинной новостройке подъезжает «москвич». Останавливается и гасит фары.

САЛОН МАШИНЫ.

ВАЛЕРИЯ. Тут два шага, всё перекопано, не доедешь. /Подчеркнуто строго/. Меня провожать не надо! /Берет в обе руки свои пакеты./ Спасибо за все! /Пытается открыть дверцу машины./

АНДРЕЙ. Знаете, у меня проблемы…/Достает с заднего сидения свои пакеты с продуктами/. Я, кажется, пожадничал… Понимаете, у меня мать очень больна — полиартрит, жесточайшая диета. Я никогда не приношу в дом того, что ей нельзя. Чтоб не соблазнять. Так что выручайте! /Кладет свои пакеты на колени  Валерии./ Все трофеи – ваши. /Выходит из  машины./

ВАЛЕРИЯ /обескуражено, вслед/. Ну, вы интриган! Почему вы тогда сразу не сказали?

АНДРЕЙ /он уже обошел машину и смотрит на Валерию предельно честными глазами/. Забыл! Жадность ослепила! Неужели с вами так не бывало? /Открывает перед ней  дверцу./ Ослепила жадность!

ВАЛЕРИЯ. Сочиняете все на ходу!

АНДРЕЙ. Чтоб вам все это всучить, да? /Берет с ее колен пакеты, ставит на асфальт./ Блеснуть нечеловеческой добротой? И тем снискать ваше расположение? /Помогает ей выйти со своими двумя пакетами./ Хорошо вы обо мне думаете! Увы, я правду говорю… Мама раньше была большая любительница копчененького, остренького, сладенького… И я с ней заодно. А теперь я, чтобы хоть как-то разделить ее крест…

ВАЛЕРИЯ /понимающе улыбается/. Тоже сели на диету?

АНДРЕЙ. По крайней мере, дома я это есть не могу… Тайком, что ли?… /Поднимает с земли пакеты./ Ну до подъезда-то я обязан это донести…

ВАЛЕРИЯ. Нет, вы определенно интриган! /Смотрит, как он стоит напротив с пакетами в простодушной готовности ее проводить «до победного конца»./ Я привыкла доверять своему сердцу, а оно говорит – это не к добру. Не возьму! Неужели вам некого угостить? Спасибо за все и спокойной ночи! /Делает шаг по направлению своего  дома./

АНДРЕЙ. Ладно, оставлю собачкам. /Снова ставит пакеты на асфальт./

ВАЛЕРИЯ. Вы не только интриган, но и шантажист!

АНДРЕЙ. Жизнь заставляет! (Садится в машину.) Прощайте!

Машина, проехав несколько метров, исчезает за углом дома…

Два пакета – один чуть побольше, другой поменьше – одиноко стоят на земле…

Валерия, сокрушенно покачав головой, возвращается к ним, ставит свои рядом и неуклюже поднимает сразу четыре. И в тот же момент из-за угла появляется едущая задним ходом машина Андрея. Он выскакивает из нее и подхватывает пакеты.

АНДРЕЙ. Я понял –  меня замучит совесть! Бросить  где-то в ночи  женщину с грузом!

ВАЛЕРИЯ. Вы не только интриган и шантажист, вы еще и шпион!

Некоторое время они идут рядом молча. Двор около дома Валерии  вполне ухоженный.

АНДРЕЙ /оглядываясь вокруг/. А это как называется? Где тут «всё перекопано»? И кто, выходит, тайный агент и коварный обманщик?

Валерия вынужденно и примиряюще смеется.

ВАЛЕРИЯ /уже другим тоном/. Вы очень любите свою маму?

АНДРЕЙ /сухо/. Она у меня единственный дорогой мне человек — больше никого у меня нет. Есть родня, но все уехали — за кордон. А мы не смогли. Отец был против. А теперь я и рад. Все-таки у меня есть родина.

ВАЛЕРИЯ /радостно подхватывает/. Да-да. Я это совсем недавно поняла, что я русская, что моя родина — Россия. Какое чудное, красивое, нежное и таинственное имя: Россия. Россия, Россия… Так нравится! И нравится, что я русская. Раньше я этого не понимала, не ценила, и что такое чувство родины — тоже не понимала, а сейчас… /Осекается, останавливаясь у двери своего подъезда. Поспешно./ Спасибо, спасибо за всё!.

АНДРЕЙ /заинтересованно, с мужским лукавством, наблюдает за ней/. А вы мне нравитесь! Вас, наверное, в честь Валерия Чкалова назвали?

ВАЛЕРИЯ /безудержно смеется, наконец, проговаривает/. Вот и нет! В честь любимой женщины Спартака. Папа за «Спартак» болел!

АНДРЕЙ. А мама любила исторические романы! Всё ясно! /Передает ей пакеты и открывает перед ней дверь подъезда./

ВАЛЕРИЯ /опять строго/. Еще раз спасибо… И прощайте.

АНДРЕЙ. В жизни не видел такой черной неблагодарности. /Загораживает рукой перед ней дверь подъезда./ Вы хоть оставьте мне свой телефон!

ВАЛЕРИЯ /сухо/. Зачем?

АНДРЕЙ. Ну, как телефон доверия. Нельзя разве просто по-человечески позвонить… ну как сестре… Я одинок. Как сестре-то можно?

ВАЛЕРИЯ /милостиво/. Ну, если только как сестре… Старшей сестре! Только учтите, к телефону  может подойти и ваш племянник. /С гордостью./ Его зовут Саша, он студент 1 курса МГУ, будущий историк. Сейчас он с ребятами в турпоходе. Ну, записывайте…

КВАРТИРА ВАЛЕРИИ. НОЧЬ.

Валерия входит в свою квартиру, включает свет, вносит пакеты с продуктами в прихожую, закрывает за собой дверь, и, скинув плащ, подходит к трюмо.

И вдруг в отражении зеркала видит у стены большой спортивный рюкзак, горные лыжи… Удивленная, она поворачивается и спешит в комнату сына.  Открывает дверь — и видит Сашу, сладко спящего на тахте: белье не постелено, и сам он одет в джинсы и свитер, видимо, ждал ее и заснул внезапно.  Валерия, счастливо улыбаясь, подходит к нему…

КВАРТИРА АНДРЕЯ. НОЧЬ. 

Он осторожно, чтобы не шуметь, на цыпочках входит в коридор. И вдруг в слабом свете ночника в комнате видит лежащую на полу, на ковре, мать, рядом валяется палка.

АНДРЕЙ /насмерть перепуганный, бросается к ней/. Мама! Что с тобой?

ИННА ИЛЬИНИЧНА /сквозь стон/. Обещал же — скоро! /Видит его полные ужаса глаза и нехотя добавляет./ Да я могла бы  доползти – из вредности лежала – чтоб ты увидел…

АНДРЕЙ /поднимает ее/. Прости, мам, я больше не буду.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /с горечью/. Господи, как ребенок! «Я больше не буду!..» Будешь!

…В комнате Андрея свет  потушен. Он лежит в постели, но сон к нему не идет.

АНДРЕЙ /с добродушной снисходительностью/. Россию она любит – вот хохмачка!..

МЫ ВНОВЬ В НАСТОЯЩЕМ:  КВАРТИРА АНДРЕЯ. ВЕЧЕР.

Андрей продолжает стоять у окна. Там во дворе белый пудель со своей хозяйкой и «собака Баскервилей» с хозяином прошли за это время некий внутренний путь – стали ближе. Он и она сидят уже рядом на скамейке – спиной к нам. Собаки набегались и отдыхают невдалеке под качелями.

Андрей отходит от окна, включает свет, достает из чемодана записную книжку, открывает на странице, где записано: «Валерия Ветлугина, ее сын Саша» и номер их телефона. Пододвигает к себе аппарат, смотрит на часы, они показывают около девяти вечера, быстро поднимает трубку – но вдруг решимость словно покидает его, он о чем-то задумывается, а потом, так и не набрав номера, медленно кладет трубку на место…

АНДРЕЙ /вслух, себе/. Надо сначала смыть с себя заграничную пыль… Надо?… Надо.

И ВНОВЬ – ПРОШЛОЕ:  УЛИЦА МОСКВЫ. СМЕРКАЕТСЯ.

«Москвич» Андрея подъезжает к подъезду старинного особняка, на котором вывеска: Журнал «Новая женщина». Андрей, остановив машину, смотрит на часы. Достает газету, пытается читать, но тут же отбрасывает ее и в какой-то истоме кладет руки и голову на руль.

В больших витринах среди шикарных ликов «новых женщин» – знакомый снимок с обложки – неузнаваемая Лена в шляпе под вуалью…

А вот и она, живая — за рулем новенькой иномарки, которая тихо подкатывает с другой стороны улицы. Лена торопливо выходит из машины и стремительно взбегает по лестнице к двери особняка. Вдруг  что-то словно останавливает ее. Она оглядывается.

На нее из своей машины грустным выжидательным взглядом смотрит Андрей.

На лице Лены появляется чудесная, виноватая, о чем-то умоляющая улыбка. Она раскидывает руки для объятий и, как птица, слетает по лестнице к Андрею…

СПОРТИВНЫЙ ЗАЛ ДОМА КУЛЬТУРЫ. ФОЙЕ. ДЕНЬ. 

Валерия, одетая в трико, с повязкой на голове, под музыку, звучащую из магнитофона, дает урок танцев девочкам. Движения у нее привычно легкие и красивые, но лицо бледное и темные круги под глазами.

За занятиями в приоткрытую дверь наблюдает Зоя, одетая в свой шикарный, словно из черного хрусталя, плащ.

ВАЛЕРИЯ /девочкам/. Молодцы! Спасибо… На сегодня всё. /Выключает магнитофон, благодарно кивает, улыбаясь в ответ на аплодисменты учениц, которыми по ритуалу заканчиваются занятия./

ЗОЯ  /аплодируя громче всех, подходит к подруге/. Есть еще оазисы в нашей пустыне!

ВАЛЕРИЯ. Да брось! /Целует ее./ Приветик! /Садится на скамейку у шведской лестницы./ Ты прости, но я так плохо чувствую себя сегодня… /Вытирает пот со лба./ Еле довела занятия. Никогда так не было.

ЗОЯ. Ничего, это возрастное.

ВАЛЕРИЯ /вяло/. Не возрастное, а геноцид.

ЗОЯ /озабоченно/. А что у тебя болит?

ВАЛЕРИЯ. Все! Слабость страшная… Как будто все жизненные токи перекрыли.

ЗОЯ. Это нервное.

ВАЛЕРИЯ /упрямо/. Нет, геноцид!

ЗОЯ. Тебе просто нужны положительные эмоции, и они, между прочим, у меня здесь, в коридоре: смотри! /Зоя осторожно приоткрывает дверь в фойе, и в ее щели Валерия видит вдали у журнального столика по-хозяйски расположившихся двух очень полных, разодетых в пух и прах женщин./

ВАЛЕРИЯ /с некоторым испугом/. Это «мои положительные эмоции»?

ЗОЯ. Нравятся? /Объясняет, переходя на шепот./ Я-таки поплакалась в жилетку Евсееву про тебя, сам он на очередной мели, зато познакомил вот с ними… А они от него зависят… Короче, готовы спонсировать твою балетную школу: аренду там, спектакли, главное – зарплату! твою! Они должны сейчас тебя «осметить»! /Валерия, не понимая, с ужасом смотрит на подругу./  Учти, чем больше с них возьмешь, тем больше они будут тебе доверять!

Валерия испуганно захлопывает дверь и прижимается к ней затылком.

ВАЛЕРИЯ. Это не положительные эмоции, а стресс!.. /Преодолев себя, снова приоткрывает дверь и осторожно смотрит в щель./ Скажи, хоть сколько просить?

ЗОЯ /шепотом/. Называй цифры, от которых у тебя закружится голова, поняла?

КВАРТИРА ВАЛЕРИИ. ПРИХОЖАЯ. КОМНАТА. ВЕЧЕР.

Дверь ей открывает ее сын, Саша. Помогает раздеться.

ВАЛЕРИЯ /она радостно возбуждена. Проходит в комнату/. Никто не звонил?

САША. А кто должен? Этот дятел, что ли? Поставщик гуманитарной помощи?/Ставит чайник на кухне./

ВАЛЕРИЯ /усаживается в кресло, ноги укладывает на стул перед ним.  Смеясь/. Это не дятел, а Андрей…. И не помощь, а трофеи! Я их заработала мытьем посуды!

САША /с кухни/. Между прочим, им – конец, мы с ребятами всё смолотили. Но икру утаил. Для тебя –  с  риском для жизни!

ВАЛЕРИЯ. Может, я от нее отекла? /Смотрит на свои руки, потом ноги./ Диагноз: обожралась икрой! /С глубокомысленным тяжелым вздохом./ Нет, богатство к добру не приводит!  /Неожиданно горячо./ Если б ты знал, как я ненавижу это состояние: заплатят – не заплатят, позвонит –  не позвонит…

САША. Грех маловерия…

ВАЛЕРИЯ. Ты скажешь!

САША. В чистом виде! Не веришь, что твоей жизнью руководит Всевышний. Как Он захочет, так и выйдет…

ВАЛЕРИЯ. Ишь ты, богослов нашелся, шпарит прям… /Задумавшись, некоторое время сидит неподвижно./ Не могу пошевельнуться! В спине словно кол!

САША /с кухни/.. Остеохондроз!

ВАЛЕРИЯ / себе/. Всё-то ему известно!

САША. Или хандроз!.. Или нехватка роз!… /Появляется в комнате с подносом, на котором чашка чая, лимон, хлеб, икра. Ставит поднос на журнальный столик, столик пододвигает к ней./ Хороший мужик, судя по твоим словам, не женат…

ВАЛЕРИЯ /вдруг раздраженно/. Нет, никого не хочу! Я устала! Мне одной лучше! /Принимается за еду./  Слушай, если он все-таки позвонит, скажи, что он ошибся номером, а?

САША. «Ошибся номером» – тебе сколько лет? Три? Или пять?… Он же проверит по цепочке: Толя Евсеев — Зоя — ты…  Вместо этих глупостей ты должна, знаешь что?

ВАЛЕРИЯ /упиваясь разговором/. Учи, учи! Учи мать жить.

САША. Учу! /Изображая телефонный разговор, басом/. Господин хороший… Вас много таких… хороших! А Валерия Николаевна — одна! /Вешает воображаемую трубку./

ВАЛЕРИЯ /смеясь/. …одна на белом свете, да?…

Зазвенел телефон, он стоит на журнальном столике около Валерии. Мать и сын с выражением смотрят друг на друга, словно спрашивая, кто должен поднять трубку.

Саша первым бросается к трубке, но мать опережает его.

ВАЛЕРИЯ трубку — самым обыденным тусклым голосом, на который только способна/.  Алло?… /После паузы, с трудом переводя дыхание от волнения./ Нет, почему, догадываюсь… /Выжидательно молчит, видимо, слушая голос по телефону./

Саша жестами изображает ей, как «непредсказуемы» женщины и что он отказывается в них что-либо понимать, и деликатно выходит из комнаты.

САША /на кухне, с пафосом/. Она! – «догадывается»!!!

ТИРАЖНАЯ. ВЕЧЕР.

АНДРЕЙ /уютно расположившись в кресле, продолжает говорить в трубку/. Наконец-то решился вам позвонить… Осмелился……Искал повод. Честно! День и ночь ломал голову, придумывал, ну чем же зацепить эту неприступную Валерию?

Идет запись фильма «Война и мир».

Олег занимается упаковкой кассет в «полиграфию». Краем уха он прислушивается к разговору по телефону и мимикой комментирует его.

АНДРЕЙ /продолжает/. Как сделать так, чтобы она с легким сердцем могла встречаться со мной? /«Да, большая проблема!» — написано на лице Олега./ Что? Такого не может быть? А на спор — может!… А! Не хотите спорить! Не на что? /Двусмысленно переглядывается с Олегом./ У такой обворожительной женщины всегда есть на что спорить!… Всё-всё, ну простите! Да-да! Страшная пошлость! Непростительная… /Олег изображает на своем лице муки покаяния — это очень смешит Андрея, он показывает Олегу кулак./ Вы к тому же великодушны, спасибо! Так вот… Есть нечто, что развлечет нас, что абсолютно бескорыстно для нас обоих и позволит нам быть совершенно свободными друг от друга…

КОМНАТА ВАЛЕРИИ. /Продолжение сцены./

ВАЛЕРИЯ / в трубку/. Не представляю. /Она заинтригована./ Нет ничего на свете, что бы заинтересовало или развлекло меня.

ГОЛОС АНДРЕЯ. Сейчас вы узнаете, как обманчив бывает шепот нашей печали. Слушайте меня внимательно и не перебивайте… Недалеко от моего дома есть такое симпатичное здание, изнутри все освещенное огнями. На нем горит неоновая вывеска «Танцевальный зал». Я вчера специально заехал туда… Прекрасный зал, нормальная человеческая музыка, масса народа от тридцати до девяносто лет, — и все танцуют, просто так. Понимаете, в наше время танцуют просто так, люди наших с вами преклонных лет, подчеркиваю, наших с вами… И радуются этому маленькому царству бескорыстного общения, этому убежищу от нашей пошлой, серой и тоскливой жизни…

Голос в трубке замолкает.

Лицо у Валерии растерянное и испуганное, как у пойманного врасплох за шалостями ребенка. Однако в трубке тоже продолжает царить выжидательное молчание.

ВАЛЕРИЯ /покорным голосом/. Ну и что вы предлагаете?

АНДРЕЙ. Завтра в девять ноль-ноль вечера я заезжаю за вами, и мы едем в этот зал. А потом привожу вас обратно домой, когда пожелаете.

ВАЛЕРИЯ /неожиданно для себя/. Хорошо, буду вас ждать у подъезда.

Валерия резко кладет трубку и некоторое время сидит ошеломленная.

В тишине – цитатой из фильма ужаса – крупно и зловеще тикает древний будильник.

На кухне, где был слышен разговор, Саша, стоя перед плитой, радостно трясет над собой сцепленными руками, приветствуя далекого незнакомого «хорошего мужика»…

ТИРАЖНАЯ. /Продолжение сцены/.

АНДРЕЙ /кладет трубку и победоносно поднимает руки/. Йес! Йес! Йес!

ОЛЕГ /тоже тряся поднятыми руками/. Йес! Йес! /Друзья обнимаются./ Я же тебе говорил, клюнет, на это обязательно клюнет!

АНДРЕЙ. Ну, спасибо, ловко придумал! Самое удивительное — люблю танцевать, а мне в голову такое почему-то не пришло!…

ОЛЕГ. Национальный синдром оцепенелости –  даже забываем, что любим.

АНДРЕЙ /вспоминает/. Мама водила меня во Дворец пионеров, и там одна хорошенькая студентка  учила нас бальным танцам. Помню, разучивали танго… Моя первая любовь, платоническая и безответная. Я тогда был толстым и неуклюжим, боялся, что я вырасту каким-то гермафродитом… /В ответ на удивленный взгляд  друга./ На полном серьезе! Стоял под холодным душем, пока гланды не вспухали – лишь бы на физкультуру не ходить… Детство – это ад. И вот явилась эта маленькая балерина и вылечила меня танцами, представляешь? /Взволнованный, ходит по тиражке, вспоминает. Вдруг шутливо заламывает приятелю руку – как бы пародируя некий расхожий кадр из кино: допрос под пыткой./ Нет, как это я обходился без танцев все это время, объясни?…

ОЛЕГ /подыгрывая ему/. Есть вещи необъяснимые, сэр!

АНДРЕЙ /отпуская его/. Это правда…

ОЛЕГ. Слушай, а мы не заигрались, а? Ты же хочешь ее в сиделки заарканить, а она наверное, думает, что ты влюбился в нее. И тоже  в тебя влюбится? Уже по-настоящему. Тогда что?

АНДРЕЙ /садится с ним рядом и начинает упаковывать кассеты/. Но не давать же мне задний ход.  Из-за твоих дурацких «нравственных законов»! …

ОЛЕГ /шмыгая носом/. Не моих!

АНДРЕЙ /вдруг горячо/. Да пойми же ты! Есть закон, и есть благодать: искусство ради искусства, танец ради танца, общение ради общения, лишь бы – божественные энергии внутри!

ОЛЕГ. Кажется, я понял, сэр! Вы – в прелести!

АНДРЕЙ. Ничего ты не понял! И я ничего не понимаю… /Неожиданно помрачнев/. Блин, вспомнил о матери, и сразу настроение упало, ладно, побегу к ней…

КВАРТИРА ВАЛЕРИИ. ДЕНЬ.

Она стоит перед зеркалом и словно впервые рассматривает себя.

Сзади нее появляется Саша.

САША. Ма, не мучайся! Выходи замуж. Сорок лет — бабий цвет. В сорок пять баба ягодка опять!

ВАЛЕРИЯ /смеется/. А ты ревновать не будешь?

САША. Наоборот… Родишь мне брата. Всегда мечтал о брате. Правда, старшем…

КВАРТИРА АНДРЕЯ. ДЕНЬ.

Андрей в фартуке подкатывает к матери, сидящей в инвалидном кресле, сервированный столик на колесах, пододвигает к ней хлеб, масленку…

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Ты скоро с ложечки меня будешь кормить. Я все это еще могу сама делать… /Отбирает у него нож и сама намазывает хлеб маслом./

Андрей покоряется и усаживается на диван. Смотрит на нее. Она подчеркнуто элегантно одета — в шерстяное платье с кружевным воротничком, но вид у нее изнуренный, лицо с синяками под глазами, фигурка усохшая, согбенная.

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Вся моя жизнь сузилась до каких-то кошмарных мелочей: из последних сил сделать примитивную причёску, переодеться в платье, а не остаться на целый день в халате, есть с ножом и вилкой, что становится уже невыносимо трудно…

АНДРЕЙ. Ты как Павка Корчагин – национальный герой, только никто об этом не знает.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /поднимает к нему лицо и с какой-то изучающей благодарностью смотрит на сына, как он украшает ее бутерброд зеленью/. У нас этими национальными героями набиты все больницы и дома престарелых – толку-то?

АНДРЕЙ. Будет и толк. /Принимаясь за уборку в комнате: тряпкой вытирает пыль на полках./ Я, например, вижу, как ты страдаешь, и это делает меня более мужественным.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /растроганно/. Таких детей больше нет – ты единственный!… /Тяжело вздыхает, нехотя./ А сиделку-то как ты хочешь найти – по объявлению?

АНДРЕЙ /радостно отзывается/. Какие объявления, обижаешь – тонкая ручная работа! Я ей еще ничего не сказал. Скажу — а она тебе не понравится! Сначала надо вас познакомить. Может, даже сегодня…

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Андрей, скажи честно, это конец? Моя жизнь закончится в этом кресле? И я уже никогда не пройдусь по улицам, не зайду в магазин? Не попаду под дождь или снег? Скажи, глядя мне прямо в глаза, неужели ничего нельзя изменить?…

Андрей стоит, застигнутый врасплох, и смотрит на мать, глазами полными ужаса…

ИННА ИЛЬИНИЧНА /с горечью/. Боже, зачем я мучаю тебя? Что ты можешь сделать?…

ДВОР ДОМА ВАЛЕРИИ. ВЕЧЕР.

Идет мелкий дождь. Машина Андрея въезжает во двор.

Андрей, сидя за рулем, напряженно разглядывает каждый подъезд. Кажется, он забыл, где живет Валерия. Беззвучно чертыхаясь, выходит из машины. Оглядывается…

И вдруг видит в проеме одного из далеких подъездов женскую фигурку. У женщины зябко подняты плечи, дождинки падают на непокрытую гладко зачесанную головку, на светлый плащ. Ноги обуты в легкие черные туфельки-гвоздики.

Андрей, почему-то заволновавшись, медленно идет к женщине…

Она поворачивается к нему. Это Валерия…

ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ЗАЛ.  ВЕЧЕР.

Ярко горят тяжелые бронзовые люстры. Звучит старинная танцевальная мелодия. Народу много, в основном пожилые пары, старательно и чинно танцуют. Только сверху, с балконов, за танцами наблюдают те, кто еще не нашел себе пары. Или просто пока не решается на эту авантюру.Андрей и Валерия среди танцующих. На лицах их и в движениях какое-то странное спокойствие — ни страсти, ни экстаза, ни трепета, ни ожидания чего-то впереди, хорошего или плохого – просто сосредоточенность и спокойная радость…

КВАРТИРА ВАЛЕРИИ. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.

Саша стелет себе постель на узком диване, потом смотрит на часы и осуждающе хмурится… Включает телевизор. Тут же, поборов себя, выключает его. Берется за книгу…

УЛИЦА ОКОЛО ТАНЦЕВАЛЬНОГО ЗАЛА. НОЧЬ.

Андрей и Валерия усаживаются в машину.

АНДРЕЙ. Так куда мы едем?

ВАЛЕРИЯ /удивленно/. Разве вы не обещали…

АНДРЕЙ. Просто можно и ко мне заехать. Это рядом. Я вас познакомлю с мамой. /Смотрит на часы./ Уложу ее спать и вас отвезу.

ВАЛЕРИЯ чувством вины/. А она сама не может?

АНДРЕЙ /вяло/. Может, но с большим трудом. Она привыкла дожидаться меня.

ВАЛЕРИЯ /подумав/. Мой Саша уже, наверное, похрапывает… Ладно, поедемте вашу маму укладывать!

АНДРЕЙ /сразу повеселев/. Мы вместе поужинаем, поболтаем! /Заводит машину./

ВАЛЕРИЯ. Вы что, всех своих знакомых женщин сразу с мамой знакомите?

АНДРЕЙ /на секунду замявшись/. Нет, не всех. Только тех, кто ей может понравиться!

КВАРТИРА АНДРЕЯ. КУХНЯ. НОЧЬ.

Все трое сидят на кухне за круглым столом под большим оранжевым абажуром. Пьют чай  с пирожными. Разговор уже в полном разгаре.

АНДРЕЙ. Мама мне очень помогает в работе, сидит на телефоне и принимает заказы.

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Моя болезнь пошла всем на пользу! Он ведь себе брюки не мог погладить, не то, что приготовить обед на двоих. Когда я перестала ходить после гриппа — тут такое началось! Был страшный месяц, когда он осваивал кухню. Как вспомню эти вечные клубы дыма! Бр-р-р!… Зато теперь, слава Богу, не жалуюсь.

ВАЛЕРИЯ. И что — никто вам не помогает?

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Сестра эмигрировала во Францию, давно, почти тридцать лет назад. У нас там родня. Я тоже хотела, но муж наотрез отказался. /После паузы./ А потом взял и бросил нас, представляете?/Видит, как морщится сын./

ВАЛЕРИЯ /сострадательно/. Представляю.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /игнорируя реакцию сына/. Ушел к какой-то молодой… как бы это помягче сказать /презрительно/ «даме с камелиями»?

АНДРЕЙ /Валерии/. Да никуда он не ушел!

ИННА ИЛЬИНИЧНА /Валерии/. Вот скажите, почему искусство так любит делать конфетки из всякой гадости? Какая-то, извините, на букву «б» и, пожалуйста, «дама с камелиями»?!

АНДРЕЙ /Валерии/. Жил в одиночестве на даче… Я к нему часто ездил.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /болезненно/. В одиночестве или с ней, никто не знает. Главное — он бросил свою семью. Из-за какой-то развратницы. А потом она его, естественно, бросила. Бог шельму метит.

ВАЛЕРИЯ /чувствуя недовольство Андрея, пытается перевести разговор в другое русло/. А  хотите, я вам помогу? Например, сделаю генеральную уборку? Я с радостью!

Мать и сын переглядываются. Вид у Андрея обескураженный.

АНДРЕЙ. Так я, вроде, вчера ее делал… /Оглядывается вокруг./ Неужели незаметно?

Женщины заговорщически смеются над его искренним, сугубо мужским недоумением.

ВАЛЕРИЯ /смущенная своим смехом успокаивает его/.Заметно-заметно! Очень заметно!

Теперь переглядываются женщины, и следует новый взрыв сугубо женского смеха…

КОМНАТА АНДРЕЯ. НОЧЬ.

Горит настольная лампа. Работает «видик». На экране начальные кадры фильма Виго «Аталанта». Андрей и Валерия, сидя рядом на диване, смотрят его. Разговаривают шепотом.

АНДРЕЙ. Мой самый любимый фильм.

ВАЛЕРИЯ. Самый-самый?   А я даже не слышала… «Аталанта»?

АНДРЕЙ. Никто не слышал, и никто не видел. Жуть! Поэтому я и стал «писателем». /Смотрит на экран./ Настоящая классика! Весь Феллини – отсюда, как мы из «Шинели»…

ВАЛЕРИЯ. Как называется?

АНДРЕЙ. «Аталанта».

ВАЛЕРИЯ /повторяет как эхо/ «Аталанта»…

АНДРЕЙ. Да, «Аталанта»… Эта баржа – как жизнь. Как тоска. Проплывает, проплывает, скоро совсем проплывет…

ВАЛЕРИЯ. Вы не знаете, в чем ваше предназначение, да?

АНДРЕЙ. Представляете, рождается человек – прирожденный летчик, а самолетов еще не изобрели… Такое может быть?… А вы – свое предназначение знаете?

ВАЛЕРИЯ. У меня сын… От любимого человека…

АНДРЕЙ. И где он сейчас – ваш любимый человек?

ВАЛЕРИЯ. Где-то живет, надеюсь всё у него хорошо. У меня есть такая игра: когда я попадаю в незнакомое место, я всегда ищу его… Только боюсь, что я его уже не узнаю. Он был гораздо старше меня и за эти годы мог сильно измениться.

Какое-то время они оба с похожими выражениями лиц смотрят на экран.

АНДРЕЙ /после паузы, глядя на экран/. Я понял, в чем чудо этого фильма. В нем нет суда. Нет суда, потому что жизнь полна тайны. И не нам судить ее.

На экране у героини воришка крадет сумочку. Но толпа догоняет его…

КОМНАТА ИННЫ ИЛЬИНИЧНЫ. НОЧЬ.

Горит торшер. Инна Ильинична лежит в постели  на высоких подушках и невольно прислушивается к тому, что слышно из комнаты сына. Не слышно ничего.

Лицо у старой женщины делается совсем удрученным. Она вялыми движениями выдвигает ящичек тумбочки, достает оттуда фотографию мужа, кладет ее перед собой на одеяло, потом вынимает письмо, опять наугад, и начинает читать его.

ГОЛОС МУЖЧИНЫ. «…Я не мог тебе это сказать, вернее, я говорил, но ты не слышала, и я решил тебе написать, может, так ты услышишь меня. Что-то произошло между нами, какая-то кошка пробежала…»

ИННА ИЛЬИНИЧНА. «Кошка!» Это не кошка, это кошечка!

ГОЛОС МУЖЧИНЫ /продолжает/. «…Но я теперь с тобой точно задыхаюсь в безвоздушном пространстве, точно леденею, запертый в холодильнике…»

ИННА ИЛЬИНИЧНА. «Запертый в холодильнике»! Графоман несчастный!

ГОЛОС МУЖЧИНЫ. «Никогда бы не поверил, что наступит такой день, когда рядом с тобой – я буду умирать от одиночества. Что это между нами? Я не понимаю…»

ИННА ИЛЬИНИЧНА /опуская руку с письмом/. Думаешь, я понимаю? /Долго, словно изучая, смотрит на фотографию мужа./ Ничего, встретимся  т а м,  и все выясним… Умереть даже интересно – узнаешь, как оно было на самом деле/Из комнаты Андрея доносится его голос и потом тихий смех Валерии. Снова наступает тишина.../ Наверное, это и есть ад – всю вечность выяснять отношения… /Бросает письмо и фотографию обратно в ящик. Какое-то время лежит с закрытыми глазами и вдруг резко распахивает их./ Боже мой, и здесь тоска, и там ад! /Включает пультом телевизор, но только из его темноты выплыла морда вампира, тут же выключает./ Со всех сторон обложили!

КВАРТИРА АНДРЕЯ. ПРИХОЖАЯ. СПАЛЬНЯ. НОЧЬ.

Андрей и Валерия стоят у двери в прихожей и одеваются.

В полуоткрытую дверь в гостиную, слабо освещенную ночником, видна спящая Инна Ильинична.

ВАЛЕРИЯ /с любопытством оглядываясь/. У вас отличная квартира!

АНДРЕЙ /уже надев куртку/. У нас есть еще одна комната. Это для экскурсий, пойдемте!

Берет ее за руку и ведет в глубь коридора, открывает там дальнюю дверь и включает свет в комнате. Вспыхивает хрустальная люстра, освещая спальню, в который все — от обоев и эстампов до мебели и ковра на полу — были розовые. Валерия ахает.

АНДРЕЙ. Вы думаете, эта спальня для моих родителей символизировала культ любви? Мой отец ненавидел эту комнату и называл этот розовый цвет — цветом бедра испуганной нимфы. Любил спать один, в гостиной, где у нас много книг, да, может, в то время у него уже появилась эта женщина. А мать после его смерти тоже стала спать там, ближе к моей комнате… /Итожа «экскурсию»./ Спальня-мечта, оказавшаяся никому не нужной… Грустно, да?

Они выходят.

ЛЕСТНИЦА В ДОМЕ АНДРЕЯ. /Продолжение сцены./

АНДРЕЙ /на ходу продолжает свой рассказ об отце/. Я помню эту нашу последнюю встречу, на даче. Я уезжал, он оставался. Я говорю ему: «До свидания, папа!» А он отвечает: «До свидания, Андрей Александрович!» Он никогда меня так не называл, по имени и отчеству. А тут назвал. Как будто благословил на жизнь без него.

ВАЛЕРИЯ. Так он все-таки жил там с этой… «дамой с камелиями»?

АНДРЕЙ. Да не слушайте мою мать. Она наговорит. Ни разу ее там с отцом не видел.

САЛОН МАШИНЫ. НОЧЬ. (Продолжение сцены.)

Они уже едут в машине. Андрей за рулем.

АНДРЕЙ /продолжает/.  Да и вообще — все было по-другому. Он заболел, открытый туберкулез. Ему дали инвалидность. Он стал жить один, на даче, чтобы никого не заразить. Ну, и, опять же, — на природе./Включает зажигание. Выруливает на мостовую./ И тогда мать почему-то потребовала развода. Когда он раньше ей изменял, но был здоров, она терпела. Может, из-за денег? Он тогда много получал… Я еще слышал, что у него какой-то внебрачный ребенок обнаружился, может, мать об этом узнала, и это стало причиной развода?…  В общем, кругом одни тайны.

ВАЛЕРИЯ /тяжело вздохнув/. Да, все это очень чревато… для нас, потомков. /Лукаво./ Вот, например, влюбитесь вы в какую-нибудь молоденькую девушку, а она вдруг окажется вашей сестрой! Грех кровосмешения, знаете, какой тяжелый!

АНДРЕЙ /испуганно/. Типун вам на язык… Аж пот прошиб… /Останавливается у светофора./ Еще одна тайна — патологическая тяга маминой родни к Франции. Теперь и она требует, чтобы мы туда поехали, на время, конечно, подлечиться. /Трогается на зеленый./ Но нужно много денег. Столько не заработаешь, как ни вертись.

… Машина останавливается у подъезда Валерии. Она смотрит на окно в своей квартире.

ВАЛЕРИЯ. Надо же, а Сашка не спит, меня ждет! Вон свет горит, видите…

АНДРЕЙ. Какие мы несвободные, вас всегда сын ждет, меня — мать…

ВАЛЕРИЯ. Мне кажется, сейчас ни одну болезнь нельзя вылечить, нигде… Такое ощущение болезненности всего мира.

АНДРЕЙ /тихо/. Как бы страшно шевельнуться…

ВАЛЕРИЯ /пораженная, тихо/. И вам? Они долго молча сидят рядом.

У ПОДЪЕЗДА ДОМА ВАЛЕРИИ. /Продолжение сцены./

ВАЛЕРИЯ /поднимаясь на крыльцо, внезапно и горячо/. Я поняла – так нельзя, это тоже неправильно, как бы плыть по течению. Нужен психологический взрыв! Решимость на творческий поворот судьбы, понимаете? Тем более ваша мама верит в Париж. Займите деньги у Толи Евсеева и поезжайте! Он всем помогает. Он мне спонсоров нашел, они теперь мне зарплату платят.

АНДРЕЙ /грустно/. Значит, вы уже не бедная Золушка на балу?…

ВАЛЕРИЯ. Да ну вас! Я серьезно! /Продолжает свое./ Что ждать у моря погоды, ведь в самом деле так жизнь пройдет. А, может, у нее впереди еще 20 или 30 лет, вы же не знаете… Наш спектакль снимите!  Родители будут счастливы, каждый купит по кассете со своим чадом… Прикиньте, сколько заработаете…

АНДРЕЙ. Озолочусь, думаете?

ВАЛЕРИЯ. Я найду вам и другие заказы!.. Продайте вашу розовую спальню, зачем вам чужие разбитые мечты? Или еще вариант –  у вас есть невеста, богатая – женитесь, наконец…

АНДРЕЙ. Ну, вы меня загрузили! На всю бессонную ночь!.. /Смотрит, как она набирает  код электронного замка на входной двери./ Богатая невеста, говорите?… /После паузы./ А сколько вам платят ваши спонсоры?

ВАЛЕРИЯ. С вами невозможно говорить серьезно, прощайте!  /Исчезает в подъезде./

МЫ ОПЯТЬ В НАСТОЯЩЕМ ВРЕМЕНИ:  КВАРТИРА АНДРЕЯ.  НОЧЬ.

Из радиоприемника едва слышно доносится фортепьянная классическая музыка. Андрей, уже одетый после душа, волосы еще мокрые, на кухне пьет кофе, машинально ест «пустой хлеб», отламывая его от батона.

Вдруг с каким-то болезненным выражением на лице начинает прислушиваться к музыке: звучит пьеса  Бетховена «К Элизе». Резко подскочив к приемнику, Андрей торопливо выключает его. Наступает тишина. Он вытирает пот со лба и какое-то время стоит неподвижно. Вдруг словно спохватывается и быстро проходит в свою комнату к телефону. Поспешно набирает номер Валерии… Частые гудки. Занято. Андрей разочарованно кладет трубку на рычаг…

И СНОВА –ПРОШЛОЕ: КВАРТИРА АНДРЕЯ. ВЕЧЕР.

Инна Ильинична, в мокрой, прилипшей к телу тонкой батистовой рубашке, сидит в ванне, наполненной пенной водой. Андрей трет губкой ей плечи, шею, спину под рубашкой.

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Ты говорил с Валерией? Чтобы она сиделкой к нам пошла? Я согласна.

АНДРЕЙ /после паузы/. Подожди немного, мама, я хочу  прокрутить другой вариант… Тебе он больше понравится.

Закутанную в махровый халат, он несет ее на руках в комнату и, как ребенка,  укладывает в постель…

АНДРЕЙ /озаренно/. А хочешь поспать в спальне? Что красота зря пропадает!

ИННА ИЛЬИНИЧНА /саркастически/. И ко мне придет тень мужа? Тень твоего отца?!…

… И вот она лежит одна – в розовом, созданном ее мечтой мире… Одна…

Дергает за шнур под балдахином, свет гаснет…

ИННА ИЛЬИНИЧНА /упрямо, вслух/. Всё равно я буду счастливой, вот увидишь! На зло!

ПОДМОСКОВЬЕ. ДАЧА ТОЛИ ЕВСЕЕВА. ДЕНЬ. ДОЖДЬ.

Андрей выходит из машины, прихватив с собой небольшую коробку с кассетами.

Входит в здание бассейна и сразу натыкается на Толю, который что-то обсуждает со слесарем, стоящим у края наполняющегося водой бассейна. Посередине него, блаженно раскинув руки и бултыхая ногами, лежит на воде Зоя. Она издали весело машет Андрею рукой.

АНДРЕЙ /поднимает руку в ответ/. Всем привет!

ТОЛЯ. Ты вовремя, у нас открытие сезона! /Подходит к нему — Андрей протягивает ему ящик с кассетами./ Привез? /Достает из ящика кассету и подходит к видеомагнитофону, который стоит в углу, в холле с креслами./ Сколько я тебе должен?

АНДРЕЙ. Это подарок.

ТОЛЯ /включая видеозапись/. Спасибо! … Как ты поживаешь? Как мама?

АНДРЕЙ. Я-то хорошо, но мама — плохо. Ее надо везти за кордон, лечить.

ТОЛЯ. С удовольствием помог бы, да сам на мели. Бассейн все выпотрошил. /Выворачивает карманы брюк./ Ни копейки! Зато смотри – на улице дождь, а тут теплая вода, пальмы… красота! /Показывает на ряды пальм в кадушках, выстроившихся вдоль бассейна./ Хочешь нырнуть?

АНДРЕЙ /без энтузиазма/. В другой раз.

Какое-то время оба смотрят на экран телевизора, где воспроизводится немонтированная запись дня рождения Толи.

ТОЛЯ /неожиданно/. Все как люди, а я дурак — дураком! Прямо как в жизни! Зато Зоя… /Кричит./ Зоя! Тут ты — как Мерилин Монро…

Зоя плывет к ним и, пародируя Мерлин Монро, выходит из бассейна, томными движениями надевая белый махровый халат.  Идет к ним.

АНДРЕЙ. Слушай, а давай я сделаю фильм — о тебе, о твоей семье, о твоих корнях. В твою деревню съездим, с родичами поговорим? Память будет, детям, потомкам — пока твои живы… И я заработаю на мамино лечение. А?

ТОЛЯ. Ладно, заработаешь, не вешай носа! /Обнимает Андрея за плечи и ведет к выходу./ Вот развернусь! /Загадочно улыбается и вдруг сильно трясет его сзади за шею./ Даст Бог, Андрюша, будем богатыми!.. А потом, даст Бог, разоримся!.. Да, Зоя? Будешь есть со мной сухари?

ЗОЯ. Ни-за-что!

Толя и Андрей выходят в сад, стоят под навесом, смотрят на дождь… Вдали, на улице, под одним старым зонтиком с торчащими спицами, взявшись под руку, семенят две старушки.

ТОЛЯ /продолжает/. Не в деньгах счастье… Ты в храм дорогу-то не забыл?… Молиться больше надо. А молитва — это подвиг! «По-двиг», «по-двигнулся» – двигаться надо, понял! Стране нужны подвижники!.. Готов быть подвижником? /Провожает взглядом старушек./

АНДРЕЙ. Не, не готов.

ТОЛЯ. Ну и зачем ты тогда нужен? Я вот в своем приходе на старушек смотрю, как они молятся… Ими вся Россия спаслась! И спасается! Они вот нужны. Что мы без них? /На глазах его появляются слезы./ Так бы их всех приласкал, подвижниц моих, лапонек, сколько они вынесли! /Утирает обеими ладонями слезы. Провожая Андрея к его машине./ Обязательно отправлю их на Пасху в Иерусалим, на Благодатный огонь, радости у матушек будет! — никаких денег не жалко… Кстати, ты все-таки возьми, за кассеты-то! /Достает из пиджака сто долларов и вкладывает в карман куртки Андрею./ Может, они и нас с тобой вымолят, Андрюха, вместе с Россией, а? 

ПОДМОСКОВЬЕ. ДАЧА АНДРЕЯ. ДЕНЬ.

«Москвич» подъезжает к густому саду, в глубине которого расположился небольшой, но добротный дом в стиле русской усадьбы начала века. С другой стороны к этому же дому подъезжает знакомая иномарка. Из обеих машин почти одновременно выходят Андрей и Лена. Лена подбегает к Андрею. Они обнимаются, целуются…

ДАЧА АНДРЕЯ. ГОСТИНАЯ. ВЕЧЕР. /Продолжение сцены/.

Андрей и Лена лежат рядом на тахте, в одинаковых позах – и он и она — на животе, подперев подбородок руками – и, не сводя глаз, смотрят на огонь в камине. У Андрея в руках фотоаппарат, про который он, кажется, забыл.

АНДРЕЙ /с тихой завороженностью/. Что это такое – огонь? Великая тайна. Можно смотреть бесконечно…

ЛЕНА. Ты специально поставил тахту посреди комнаты, чтобы смотреть на огонь?

АНДРЕЙ. Специально. Для отца. Он жил здесь один две зимы, больной, вот так целыми днями лежал и смотрел на огонь… От больницы отказался…

ЛЕНА. Ты говорил, что он и умер на даче, один, да?

АНДРЕЙ. В тот день, когда я приехал, было еще светло, но в окнах почему-то горел свет. Я еще удивился. Но все было так  мирно и спокойно… Дверь дома была полуоткрыта, работал приемник… Эту музыку я запомнил на всю жизнь, до  сих пор,  как услышу где… Бетховен. «К Элизе». Знаешь?…

ЛЕНА. Ты вошел, а он лежал мертвый, да?

АНДРЕЙ. Да. Как потом выяснилось, он умер поздно вечером, накануне, поэтому и свет горел. Сутки пролежал мертвый.

ЛЕНА /вся замирает/. На этой тахте?

АНДРЕЙ. Нет, он лежал на полу, у порога. Вот здесь.

ЛЕНА. Ладно, мне страшно, переменим пластинку. /Кутаясь в простынях, принимает кокетливую позу./ Ты, кажется, собирался меня снимать? /Андрей не очень охотно встает на «точку съемки»./ Теперь после такого успеха мне нужен новый имидж. /Достает из сумочки паспорт в красивом кожаном переплете./ Я себе даже фамилию поменяла!

АНДРЕЙ /изумленно/. Ты что — замуж вышла?!?

ЛЕНА /хохочет/. Совсем обалдел! Разве нельзя просто поменять, за деньги, если прежняя тебе не нравится? /Читает в паспорте/. Елена Скрябина…

АНДРЕЙ /продолжая съемку/. Ты что, родня композитору Скрябину?

ЛЕНА. Это мамина фамилия, чудо какая красивая, правда? А у меня была эта гнусная — Хорькова, тем более обидно, что это фамилия отчима… А ты что, испугался, что я — замуж?

АНДРЕЙ. Сам не знаю. Может, обрадовался. Какая-то определенность бы появилась.

ЛЕНА. Определенности хочешь? А почему не делаешь предложения?

АНДРЕЙ /простодушно/. Так ведь ты не пойдешь!

ЛЕНА /заинтересованно/. Почему это я не пойду?

АНДРЕЙ. Во-первых, ты любишь деньги, а я на «нового русского» не тяну, во-вторых, я не свободен, у меня на руках больная мать, в-третьих… /Нехотя./ Я староват для тебя.

ЛЕНА /великодушно/. Третье для меня не существует. Наоборот… Ты для меня таинственен и неисчерпаем… В отличие от этих молодых жеребцов, которые насмотрелись порнухи и думают, что все знают…  Да! Да! Да! /Обнимает и целует Андрея./ Вот был бы ты хотя бы побогаче, порнуху бы эту продавал, как люди…

АНДРЕЙ. Или хотя бы моя мама умерла, да? /Смеется./ Просто я не хочу быть счастливым за счет чужих слабостей…  Или своей ловкости, что сумел урвать свой кусок пирога  – я не верю в это счастье…

ЛЕНА /уязвленно/. Ты на что намекаешь?

АНДРЕЙ. Всё это рано или поздно лопнет, вот увидишь…

ЛЕНА /она уже «завелась»/. …Что мой отчим урвал свой «кусок пирога»? Нечестно? За счет народа?.. А то, что весь наш род, за все эти годы после революции, день и ночь вкалывая, ничего не накопил — это нормально? /Кричит./ Да! — моим сейчас повезло, но это только восстановление справедливости — за моих дедов и прадедов, которых только раскулачивали, уничтожали в Гулагах, да обесценивали их сбережения! Малая за них плата! Это тебя с детства возили на уроки танцев в собственном лимузине, а я до пятнадцати лет жила в коммуналке, и если бы мама не повстречалась с моим отчимом…

АНДРЕЙ /обнимает ее/. Ну, Лен… Не горячись! У нас-то с тобой все есть… Вот те, другие… кто кормит нас, одевает, они — нищие! /Гладит ее по голове./ Это же ненормально!

ЛЕНА /горячо/. Сами виноваты!…

АНДРЕЙ /холодно/. Думаешь? /Вспомнив что-то./ Слушай, а почему ты не взяла фамилию своего родного отца? Кстати, какая у него фамилия?

ЛЕНА /все еще дуясь/. Не скажу!

АНДРЕЙ. Почему?

ЛЕНА. Потому что!

АНДРЕЙ. Ну что ты, как ребенок? Я серьезно!

ЛЕНА. Отстань!

АНДРЕЙ /уже волнуясь/. Не отстану!

ЛЕНА. Зачем тебе?

АНДРЕЙ. Какая у него фамилия?

ЛЕНА /взрываясь/. Ты что  пытаешь, как в гестапо!

АНДРЕЙ. Да слухи ходят, что у моего отца есть какой-то внебрачный ребенок. Вдруг ты мне сестрица? Ко всем грехам еще и это, очень хочется!

ЛЕНА. Сериалов насмотрелся? Успокойся — ничего общего…

АНДРЕЙ /перебивает ее/. Но Горшенков-то я по матери! Она после развода мне ее поменяла. А в школе я был Строганов./Бросает на нее вопросительный взгляд./

ЛЕНА /мстительно/. Вот остался бы Строгановым, точно бы за тебя замуж вышла!  В Дворянское собрание бы записалась…  А теперь…

ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА У ДВЕРИ В КВАРТИРУ АНДРЕЯ. ТУСКЛЫЙ СВЕТ.

Андрей медленно поднимается по лестнице. Достает ключи от дома. Долго смотрит на них, словно изучая. Потом поворачивается к дверям спиной и опускается на корточки.

АНДРЕЙ /вслух, себе/. Не хочу… Не хочу переступать порог своего дома. Почему? Беспомощность… Парализующая беспомощность… /Закрывает лицо руками, помедлив, с трудом встает и открывает ключом дверь./

КВАРТИРА АНДРЕЯ. ВЕЧЕР.

В коридоре темно. Но в комнате матери двери распахнуты, ярко горит хрустальная люстра, и под ней у серванта стоит тоненькая женщина в черном спортивном костюме и протирает большую хрустальную вазу. Женщина поворачивается на звук открывшейся двери, и какое-то время, словно и она не сразу узнала, кто вошел, смотрит на Андрея.

АНДРЕЙ /изумленно/. Валерия?

ВАЛЕРИЯ /как ни в чем не бывало/. Привет!

Не раздеваясь, он входит в комнату. Она сияет чистотой и свежестью. Мать, энергичная и подтянутая, дочищает суконкой какую-то бронзовую статуэтку. По всему видно, что генеральная уборка подходит к концу. Выражение обеспокоенности и вины на лице Андрея меняется на глупую и счастливую улыбку.

АНДРЕЙ. Вот это сюрприз! /Матери/. Я же звонил, ты ничего не сказала!

ИННА ИЛЬИНИЧНА /с веселым вызовом/. Ты же мне не докладываешь о своих делах!

ВАЛЕРИЯ /поспешно вставляет/. Я сама позвонила и напросилась!

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Где вот ты болтался целый день? /Подмигивает Валерии./

АНДРЕЙ /несколько замявшись/. Ладушки-ладушки, где были? У бабушки!..Что ели? Кашку…  Жду приказаний! /Раздевается./

ИННА ИЛЬИНИЧНА /по-детски капризно/. Вот кашку и свари, образно говоря. Образно! Чего-нибудь вкусненького, недиетического! Мы умираем с голоду! И выпить!

АНДРЕЙ /с восторгом/. Вот алкашки — выпить им!… Ладно, гулять, так гулять!

УЛИЦЫ МОСКВЫ. ВЕЧЕР.

«Москвич» едет сначала по широкому, торжественному проспекту, потом выезжает на кольцевую автостраду…

ГОЛОС АНДРЕЯ. Мы уже давно встречаемся, а я совсем ничего про вас не знаю.

ГОЛОС ВАЛЕРИИ. А потому что нечего знать… Обычная трудовая жизнь, которую скрашивает только сын. Конечно, и работу свою я люблю, но я ведь не хотела быть педагогом. Я хотела быть танцовщицей…

ГОЛОС АНДРЕЯ. А почему не стали?

ГОЛОС ВАЛЕРИИ. Не потому, что была бездарна… Наоборот, у меня было много приглашений и очень завлекательных перспектив. Но судьба — не быть…

Машина подъезжает к дому Валерии, останавливается у ее подъезда.

САЛОН «МОСКВИЧА». /Продолжение сцены./

ВАЛЕРИЯ /продолжает/. Я хорошо помню тот момент, когда в ы б р а л а. Сознательно поменяла успех на любовь. Я так полюбила одного человека, что сказала: «Господи, возьми у меня все, только дай мне его любовь»…

АНДРЕЙ. И Бог выполнил вашу просьбу?

ВАЛЕРИЯ. Какое-то время мы были очень счастливы. Очень. Просто всё забыли, кроме своей любви. Наверное, это чистый эгоизм, да? Он говорил, что покончил бы с собой, если бы не встретил меня… Мама, конечно, была в ужасе от этой связи. Только теперь я понимаю, что она была права. У него ведь была семья. Потом родился наш сын. Потом он бросил меня. /С горькой усмешкой./ Видимо, душевно восстановился и вернулся к семье… /Преодолев горечь./ Это, в общем-то, правильно… /Смотрит в сторону окон своей квартиры./ Ой, Саша опять не спит, ждет. Мне пора!

АНДРЕЙ /ревниво/. Ну, что, он был единственным… светом в окошке всю вашу жизнь? Никогда не поверю!

ВАЛЕРИЯ Конечно, и ухаживали, и замуж предлагали, но все это было уже не то…

АНДРЕЙ. Мне почему-то кажется, что и вы были в его жизни чем-то особенным…

ВАЛЕРИЯ. Может быть. Я даже не сразу поняла, что он меня бросил. Он сказал, что мы временно не можем встречаться — надо уладить дела в семье. Звонить я ему, естественно, не могла, я ему писала, на Главпочтам до востребования: покупала гладкие конверты для писем и сама расписывала их бабочками и цветами. /Вздыхает./ У нас было все очень романтично. /Опять вздыхает./ Короче, на письма он почему-то не отвечал, но присылал деньги на сына, потом все реже и меньше… И все сошло на «нуль». Удивительно банальная и пошлая история!

АНДРЕЙ. Самое тоскливое в ней то, что вы ждете ее продолжения! Видите, вон человек под деревом на скамеечке курит? Может, это он, ваш блудный возлюбленный – похоронил жену, определил детей и вернулся к вам – доживать век?…

ВАЛЕРИЯ /в невольном смятении/. Что вы такое говорите!

АНДРЕЙ. А для меня, значит /передразнивает ее/ «нельзя жить в ожидании»! «психологический взрыв»! «творческий прорыв судьбы»! – прям личный психотерапевт! Бесплатный!

ВАЛЕРИЯ /грустно смеется/. Мы всегда советуем людям то, в чем нуждаемся сами. /После паузы./ Как старшая, я предлагаю нам перейти на «ты».

АНДРЕЙ. Ну, это ближе к прорыву! Я тоже хотел… Но с шампанским и брудершафтом. /Он огорчен./ Не успел, блокада прорвана с другой стороны! /Она смеется./  Значит, по рукам – на «ты»? /Берет ее руку и крепко сжимает ее в знак скрепления договора. Видит на ее лице какую-то напряженность. Не отпуская руки/. Что-то не так?

ВАЛЕРИЯ. Ты мне все время кого-то напоминаешь… Может, какого артиста или… /Не очень уверенно./  Вот! Ты похож на Алешу Карамазова, помнишь его? Тоже никого не осуждаешь, всех по-своему любишь и живешь в смирении…

АНДРЕЙ. Если бы! Я это в себе называю другими словами: конформизм и малодушие. /Она удивленно смотрит на него./ Правда, я не рисуюсь. Я точно знаю, что мне иногда надо взбунтоваться, проявить силу, настоять на своем. Увы, я не твой Алеша Карамазов, я просто бесхарактерный тип! Угодливость – моя основная черта.

ВАЛЕРИЯ /улыбаясь/. В любом случае — ты мне родной человек.

АНДРЕЙ. Наконец-то дошло! Я ведь сразу предложил — будем братом и сестрой.

ВАЛЕРИЯ. Ты сейчас это говоришь почему-то без особого энтузиазма!

АНДРЕЙ юмором/. Видишь ли, мне брат и сестра кажутся сейчас слишком дальними родственниками… /Они начинают безудержно хохотать./

ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ЗАЛ. ВЕЧЕР.

Андрей и Валерия танцуют… Он все теснее прижимает ее к себе…

Наконец она слабеет, обвивает руками его шею, а голову кладет ему на плечо, и так они продолжают танцевать долго-долго…

ВОЗВРАЩЕНИЕ К НАСТОЯЩЕМУ ВРЕМЕНИ. КВАРТИРА АНДРЕЯ. НОЧЬ.

Андрей, собирает в большой пакет собранные на диване подарки, и, уже готовый по первому зову Валерии ехать на встречу с ней, подходит к телефону, но снять трубку не успевает. Раздается телефонный звонок.

АНДРЕЙ /быстрым движением поднимает трубку, взволнованно/. Алло!

ГОЛОС ЛЕНЫ /игриво/. Привет! Не узнаешь?

АНДРЕЙ /пытаясь скрыть разочарование/. А, Лена! Привет!

ГОЛОС ЛЕНЫ. Что-то мало в твоем голосе радости, ты не один?

АНДРЕЙ. Устал, я только что прилетел.

ГОЛОС ЛЕНЫ. Я знаю. Москва слухами полнится. Вообще-то я внизу, у подъезда, могу тебе ручкой помахать, могу зайти на минутку… /Андрей подходит к окну и выглядывает во двор: там стоит «крутой мерс», и из него машет рукой шикарная «новая женщина», в другой руке у ее уха – мобильный./ Помнишь, меня на Толином дне рождении всё приглашал парень танцевать – он за рулем… можно сказать, моей жизни. /Лена толкает парня в плечо, и тот тоже снизу машет Андрею рукой./ Вообще-то я хотела фотографии взять – те, помнишь, на даче снимали? Ты ведь так и не удосужился…

…Дверь квартиры распахнута. Смущенная Лена на пороге.

АНДРЕЙ /тоже смущенный/. « Ужель та самая Татьяна?»

Они по-приятельски обмениваются легкими поцелуями в щеку.

ЛЕНА. «Онегин, добрый мой приятель… Из дальних странствий возвратясь»…/Не снимая плаща, входит в комнату./

АНДРЕЙ /подхватывая с улыбкой/. «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь…» /Идет за ней./ Если бы знала, как приятно снова окунаться в это «всё наше»!

Лена садится в кресло у журнального столика, где уже приготовлена стопочка отпечатанных снимков, которые она сразу же начинает с интересом рассматривать.

АНДРЕЙ. Да потом насладишься! /Присаживается напротив/. Как поживаешь?

ЛЕНА. Как и вся страна: без взлетов, но с падениями. /Откладывает фотографии в сторону./ Лучше скажи, как ты, как мама, какие у тебя планы?…

АНДРЕЙ. Мама вообще-то лучше. Встретила старых знакомых, друзей молодости, тусовались… На радостях стала даже немного ходить, вернее, ковылять — с палочкой в саду… Но и дури набралась,  научилась курить, представляешь? На старости лет!

ЛЕНА. А какие там женщины? Потрясающие? Обожаю парижанок! Мой идеал женщины!

АНДРЕЙ /чуть насмешливо/. А разве не православная монахиня? Помню, ты как-то говорила про блаженную Ксению…

ЛЕНА. У меня два идеала. Один на молодость, другой на старость. /Вновь оживляясь/. А я тоже недавно вернулась со Святой Земли! Толя Евсеев, представляешь, разорился, но напоследок собрал самолет старушек из своего прихода  и отправил туда. Я их сопровождала… Была воспитательницей! Они ведь на старости лет становятся похожими на маленьких глупых девочек, за которыми глаз да глаз нужен…

АНДРЕЙ. Подожди, как разорился? Где он сейчас?

ЛЕНА. В деревне. Доит своих коров и коз. Вместе с Зоей. Помнишь, блондинку? Прямо, как жена декабриста! /Вдруг резко сгребает снимки и встает./ А фотографии классные! Вся беда твоя в том, что ты себя не ценишь. Ладно, я пошла. Жених ждет. /Идет к выходу./И чего ты меня тогда не удержал? /Оборачивается на прощанье уже с лестницы/.

АНДРЕЙ. А женщины в России в тысячу раз красивей!

ЛЕНА. Правда?

АНДРЕЙ. Правда!

Лена, благодарно улыбнувшись ему, сбегает вниз.

Андрей закрывает дверь и некоторое время неподвижно стоит у порога. Потом идет в комнату, подходит к окну. Смотрит вслед уезжающему «мерседесу». Подходит к телефону и набирает номер. Из трубки опять доносятся короткие гудки.

АНДРЕЙ /в трубку/. У вас, мадам, интуиции – ни на грош! /Кладет трубку./

Внезапно почувствовав себя очень уставшим, он ложится на диван и закрывает глаза.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРОШЛОЕ:  АКТОВЫЙ ЗАЛ ДОМА КУЛЬТУРЫ.

Сначала кажется, что это сон – сказочная музыка, какие-то движущиеся цветные разводы. Потом это превращается в реальную картину: под музыку Даргомыжского из оперы «Русалка» на ярко освещенной сцене ученицы Валерии в светящихся, из разноцветного газа, длинных разлетающихся одеяниях, изображают танец  русалочек.

Картина эта оказывается видом в объективе видеокамеры: это Андрей показывает Саше, как надо наводить на резкость, видимо, обучает его азам операторского мастерства. В съемках спектакля помогает Олег, он следит за освещением. За ними из-за кулис наблюдает счастливая Валерия. На какое-то время она встречается глазами с Андреем, он ей приветливо машет рукой… Она в ответ тоже поднимает руку.

В зале среди родителей и друзей выделяются две разнаряженные спонсорши.

УЛИЦА ОКОЛО ДОМА КУЛЬТУРЫ. ДЕНЬ. ВЕСНА В РАЗГАРЕ.

Андрей и Саша укладывают в багажник  съемочную аппаратуру. Валерия стоит рядом. 

АНДРЕЙ. У меня предложение… /Валерии./ Только без паники!… Переселяйтесь ко мне на дачу. Прямо сейчас!

ВАЛЕРИЯ /изумленно/.  Да ты что! Это невозможно… Нет-нет…  Да и в честь чего?

АНДРЕЙ /перебивает/. Я просил – без паники! /Обоим./  Слушайте мою предвыборную программу. Погода великолепная. А моя дача пустует. Мама не может там жить, это далеко от моей работы и ее врачей. Сейчас мы едем к вам, берем все необходимое – и я вас туда отвожу. В доме должен кто-то жить, иначе он приходит в запустение. Ну, что, народ?

САША /поднимает руку/. Простые люди – за!

ДАЧА АНДРЕЯ. РАННИЙ ВЕЧЕР ТОГО ЖЕ ДНЯ.

…Все трое, веселые, сидят за столом в беседке, увитой плющами, и ужинают, оживленно переговариваясь. Саша возбужденно перелистывает толстую иллюстрированную книгу. 

ВАЛЕРИЯ /грустно/. Не видела у нас ни одной семьи, полноценной и счастливой…

САША /живо/. Все потому, что «порвалась связь времен», убита «мысль семейная», а гибель общества начинается с гибели семейной идеи… России сам Бог послал!… /Поднимает книгу и показывает известную  фотографию семьи Николая Второго./ Видите, семь человек. Сакральное число. Семь-Я — это же неслучайно! Ни у одного народа нет такого образа семейной святости. Нам — специально!..  И знаете, когда у них было самое счастливое время? Когда они жили под арестом все вместе и не расставались. Именно потому, что не расставались –  ни  на минуту!

АНДРЕЙ /Валерии/. Да, редкий молодой человек! Вот кто похож на Алешу Карамазова. Откуда он такой?

ВАЛЕРИЯ. Да у него все друзья такие.

САША /Андрею/. Откуда? От мамочки родной! Сколько помню себя, она смотрит по телевизору новости, потом плачет и говорит мне: «Ты должен спасти Россию. На тебя вся надежда. На тебя и твоих друзей!»

АНДРЕЙ /изумленно, Валерии/. Правда?

 …Валерия сидит на качелях, их раскачивает Андрей.

ВАЛЕРИЯ. Вспомнила! Он меня вот так же раскачивал на качелях. Мы были один раз у него на даче. /Смотрит на дом перед качелями./ Только домик у него был скромненький такой, старенький, и сад не такой роскошный.

АНДРЕЙ /смотрит на дом. С гордостью./  Мое творение! Начали мы его перестраивать с отцом, но после его смерти я на него еще девять лет угрохал. Мы с Олегом хорошо раскрутились поначалу, деньги девать было некуда. Я сам этот дом придумал, распланировал, нарисовал… /С довольным видом смотрит на дом./

ВАЛЕРИЯ. Мы с Сашей будем здесь, как в раю. Мы так тебе благодарны.

АНДРЕЙ. А что глаза у тебя такие печальные? 

ВАЛЕРИЯ /удивленно/. Да? Печальные? Не знаю! /Подумав./ У меня одни сплошные радости. За работу платят! Мы ходим на танцы! Теперь эта дача! Я так тебе благодарна!

АНДРЕЙ. А я тебе. /Берет ее руки и нежно целует их/. Долго не мог понять, что у тебя за руки. Какие-то необыкновенные! А теперь понял, это руки танцовщицы. /Сжимает ей ладони./

ВАЛЕРИЯ /после долгой паузы/. Тебе надо ехать. Твоя мама долго одна… Кстати, а что у вас с Парижем? /Андрей безнадежно машет рукой./. Тогда перевози ее пока сюда. /Вдохновенно./ Ей со мной будет очень хорошо! И тебе будет спокойно. А?

АНДРЕЙ. Подожди… Это надо обмозговать… /Продолжает целовать ее руки./

ТИРАЖНАЯ АНДРЕЯ. ДЕНЬ.

Теперь музыка Даргомыжского из «Русалки» звучит с экрана монитора. Идет перезапись снятого материала на кассеты. Андрей и Олег стоят перед видеомагнитофоном, одинаково засунув руки в карманы, с одинаково глубокомысленным видом. Вот крупный план Валерии.

ОЛЕГ. Ну и что, согласилась она быть сиделкой?

АНДРЕЙ /меняя выражение лица с озабоченного на блаженное/. Да я передумал! Пусть лучше будет моей женой — и конец всем проблемам… Скину их всех на дачу и займусь поисками денег, будем перестраивать нашу тиражку в студию. Все, решено!

ОЛЕГ. Ты ей сделал предложение?

АНДРЕЙ. Не успел еще.

ОЛЕГ. А матери сказал?

АНДРЕЙ /вдруг заволновавшись/. Ну какие проблемы? Мы все любим друг друга — и должны быть вместе. Вместе не страшно ни жить, ни помирать. /Видит ироничное лицо друга./ Да я прямо сейчас позвоню Валерии и скажу… А вечером с мамой переговорю. /Подходит к телефону./

ДАЧА АНДРЕЯ. ДЕНЬ.

Валерия тихонько раскачивается на качелях. У нее задумчивый вид. Вдруг она останавливается, встает, обхватывает рукой ствол дерева, к которому прикреплены качели. Рассматривает его, гладит рукой…

Потом встает и идет по саду, оглядывая деревья, точно старается что-то вспомнить.

Тишина… Лишь с порывами легкого ветра доносится, подобно шуму прибоя, дружный шелест листьев. От солнца блестящие или прозрачно-зеленые, они  без устали трепещут на ветках. Равнодушные к земному, тянущиеся к свету, знающие все тайны, они о них молчат.

Валерия слышит далекий телефонный звонок. Замирает: и правда! — и бежит в дом.

ГОСТИНАЯ  НА ДАЧЕ.

Валерия подбегает к тахте и, плюхнувшись на нее, поднимает трубку телефона.

ГОЛОС АНДРЕЯ. Алло. Валерия?! Добрый день! Как вы там?

ВАЛЕРИЯ /в трубку/. Привет! Ты решил, как с мамой? Привезешь ее сюда?

ГОЛОС АНДРЕЯ. Пока я решил не с мамой, а с тобой. У меня интересное предложение. Только ты там не падай…

ВАЛЕРИЯ /весело/. Да я валяюсь на тахте. Говори!

ГОЛОС АНДРЕЯ. Ты согласна быть моей женой?

ВАЛЕРИЯ /после паузы/. Какие-то помехи… Может, перезвонишь?…

ГОЛОС АНДРЕЯ. Никакие помехи не принимаются. Ты согласна быть моей женой?

ВАЛЕРИЯ /после паузы, неуверенно/. В принципе, согласна.

ГОЛОС АНДРЕЯ /радостно кричит/. Правда, согласна?!?

ТИРАЖНАЯ. /Продолжение сцены./

АНДРЕЙ /бросает трубку и победоносно вскидывает руки./ Йес!  Йес!

ОЛЕГ /вместе с ним/. Йес!  Йес!

И оба, довольные, смеются.

ДАЧА АНДРЕЯ. САД. ДЕНЬ.

Звучит музыка из магнитофона. Классика. Валерия, босая, танцует в саду. Импровизация. Движения у нее такие легкие, что опять возникает чувство, что земное притяжение не имеет над ней никакой власти…

КВАРТИРА АНДРЕЯ. КОМНАТА МАТЕРИ. ВЕЧЕР. 

Крупным планом — потрясенное лицо Андрея, побледневшее, искаженное горестной гримасой. Доносится срывающийся на крик голос его матери

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Ты хочешь моей смерти?  Хочешь, чтобы мои последние дни превратились в сплошную пытку? Вместо молодой цветущей женщины! Да еще с ребенком, который годится тебе в братья! А я? В моем состоянии — когда в доме чужой мужчина?! Он ведь уже мужик! Посторонний…

АНДРЕЙ /тихим бесцветным голосом/. Он мальчик, светлый и тихий, как ангел, будет тебе еще помогать. А Валерия… Я был уверен, мама, что она тебе очень понравилась…

ИННА ИЛЬИНИЧНА. Она годится мне в подружки, но не в дочери! Она старуха! Для тебя!.. Дождись, когда я умру, и делай, что хочешь. А я умру очень скоро, ты и сам видишь, что дни мои сочтены! /Замолкает обессиленная./

АНДРЕЙ /уже почти по инерции/. Она могла бы хорошо ухаживать за тобой, все лето на даче, на свежем воздухе…

ИННА ИЛЬИНИЧНА /вновь разъяряясь/. Не надо мне никаких сиделок! Мне надо лечиться! Я жить хочу! Мне еще нет шестидесяти! Продавай свою тиражку, библиотеку! И мы немедленно едем к моим, в Париж, там меня вылечат! Твоя тетка же ясно написала: привози мать, у нас вылечат… Что ты медлишь? Чего ты ждешь? Моей смерти? Но я еще хочу жить, понял? Я тоже хочу танцевать, как и ты! Как и она! Слышишь?

АНДРЕЙ /тихо/. Слышу.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ:  КВАРТИРА АНДРЕЯ. НОЧЬ.

Он спит на диване. Вдруг резко открывает глаза и оглядывается, не совсем понимая, где он. Встает и некоторое время сидит, задумавшись. Потом смотрит на часы. Они показывают около десяти вечера. Он поднимает телефонную трубку и быстро набирает номер Валерии. Но в трубке опять раздаются короткие гудки…

АНДРЕЙ /себе, тихо/. С  кем это она?… Или это Сашка?

Андрей встает и, бесцельно слоняясь по квартире, заглядывает в комнату матери, потом открывает дверь «розовой спальни», входит в нее.

Комната совершенно пуста, только окна занавешены прежними шелковыми шторами, на одной стене висит прежний розовый ковер, а у другой — лежат на полу, на расстеленных газетах, покрытые простынями, пальто, шубы, одеяла и подушки.

ПРОШЛОЕ.  КВАРТИРА АНДРЕЯ. ПРИХОЖАЯ. ДЕНЬ.

Он стоит у открытой двери спальни, мимо него, к выходу, грузчики выносят розовое трюмо, розовый шкаф, розовую огромную двуспальную кровать… Распоряжаются выносом мебели оживленные соседи – та самая женщина с пуделем и мужчина с бульдогом.

Из своей комнаты на эту душераздирающую картину смотрит Инна Ильинична. На ее лице выражение почти физической боли.

Вслед за последним грузчиком из квартиры выходит и Андрей…

КОМНАТА  ИННЫ ИЛЬИНИЧНЫ.

За окном тревожно качается густая молодая зелень огромных тополей.

Инна Ильинична сидит в своем инвалидном кресле и, глядя в окно, что-то обдумывает. Наконец, берет телефонную трубку и набирает номер. 

ИННА ИЛЬИНИЧНА /в трубку./  Это Валерия? /Ласково./ Здравствуйте, милая. Чем занимаетесь? О! С клубникой столько мороки, выгоднее на рынке покупать. К сожалению, Андрей вам не сможет помочь, мы ведь уезжаем!… Далеко, в Париж… Вы не рады за меня?… Что «только»? Валерия, не надо меня обманывать. Конечно, я в курсе всех дел моего сына, он мне первой обо всем докладывает. Мне неприятно это вам сообщать, но ваш брак не может состояться. Ради меня Андрей готов на все — даже на глупости. Просто он хотел в вашем лице иметь для меня хорошую сиделку, вы уж простите его. Конечно, я не могу допустить этого… Я сама пережила в жизни чудовищное унижение от мужчины, и если бы подобное кто-то пережил от моего сына…

ДАЧА. ДЕНЬ. /Продолжение сцены./

Валерия с грязными от земли руками, в одной руке — телефонная трубка, в другой — кустик рассады — стоит на террасе. У нее растерянное бледное лицо. 

ГОЛОС ИННЫ ИЛЬИНИЧНЫ /из трубки/. Только я очень вас прошу, вы ведь благородная женщина, не говорите ему о моем звонке. Сами понимаете, когда начинает работать этот бабий телеграф…

ВАЛЕРИЯ. Я ничего не скажу.

ГОЛОС ИННЫ ИЛЬИНИЧНЫ. Он, конечно, сейчас будет перед вами юлить, угодничать, ему очень трудно будет вам что-то внятно объяснить…

ВАЛЕРИЯ /решительно/. Хорошо, я сама, первая, скажу ему, что подумала и отказываюсь от его предложения... /Вытирает пот со лба./

ГОЛОС ИННЫ ИЛЬИНИЧНЫ /уже веселый/. Прошу вас, откажите ему тактично, не ссылаясь на меня. Надеюсь на понимание. Прощайте!

ВАЛЕРИЯ /тихо/. Прощайте! /Кладет трубку./

Выходит в сад и, присев, продолжает копаться в клубнике. Лицо ее почти равнодушно.

Так она медленно, в тишине, добирается на корточках до конца грядки.

Только нежно шумят листьями деревья, да стрекочут в траве кузнечики.

Валерия выпрямляется, несколько мгновений стоит неподвижно и вдруг, как подрезанный сноп, падает на землю…

ХОЛЛ ПОЛИКЛИНИКИ. ДЕНЬ.

Зоя стоит у окна, напротив дверей кабинета врача. За окном идет унылый серый дождь… Наконец, из кабинета врача выходит Валерия.

ВРАЧ /ей вдогонку/. Да вы не волнуйтесь раньше времени! Может быть, это просто реакция на какой-нибудь стресс. Ведь мы живем в стране стрессов. Вам надо учиться быть легкомысленной!

ВАЛЕРИЯ /горько улыбнувшись/. Спасибо. До свидания! /Подходит к Зое./ Слышала, что сказала?! А сама, видишь, сколько направлений на анализы выписала. /Показывает ей веер бумажек./ Вот и новый стресс… /Опускается на диван./

ЗОЯ /озабоченно перебирая направления/. Тебе что сказали? «Быть легкомысленной»! Вот и будь! До свадьбы всё заживет! Кстати, вы уже назначили день?

ВАЛЕРИЯ. Не будет никакой свадьбы! Его мать против.

ЗОЯ. Мать против! Ему что, 15 лет?

ВАЛЕРИЯ. Да и меня он в жены берет, чтобы я ухаживала за ней. Вместо сиделки.

ЗОЯ. Хмырь какой! /После паузы/. Ну и фиг с ним, найдем кого получше!

ВАЛЕРИЯ. Не найдем. Я и в сиделки готова, лишь бы рядом с ним.

ЗОЯ. Ну, если такая любовь…/Тоном приказа./ Плюнь на мать и бери свое!

Валерия, широко раскрыв глаза, удивленно смотрит на подругу…

ТИРАЖНАЯ. ДЕНЬ.

Андрей заправляет кассеты в каждый магнитофон и включает их с одного пульта на «запись». На контрольном мониторе появляются начальные кадры «Судьбы человека»…

Андрей смотрит на часы. Идет к окну, выглядывает. Он явно волнуется.

Дверь монтажной за его спиной приоткрывается, и на пороге появляется Валерия.

Андрей поворачивается к ней и поспешно идет навстречу.

ВАЛЕРИЯ /стараясь быть безмятежной/. Привет!

АНДРЕЙ. Привет! Быстро нашла? /Берет ее руки, целует./ Хотел тебе показать… /Делает жест в сторону тиражки./ Да и поговорить надо — возникли проблемы.

ВАЛЕРИЯ /стараясь на него не смотреть/. Вот деньги за кассеты. /Достает из сумочки конверт, кладет на стол./ Родители в восторге! /С преувеличенным любопытством оглядывается./ Как у тебя хорошо!

АНДРЕЙ. Правда? /Подходит к видеокамере, стоящей на штативе и уже готовой к съемке./ А я даже зарядил видеокамеру, чтобы поснимать тебя.

ВАЛЕРИЯ /испуганно/. А вот этого не надо!

АНДРЕЙ. Я очень прошу! /Устанавливает перед объективом кресло./ Все как-то глупо выходит. Взялся искать деньги, для очистки совести — вдруг объявилась соседка, пришла в восторг от нашей дурацкой розовой спальни… Толя Евсеев еще подбросил. Со всех сторон посыпались деньги! И вот результат… /смотрит на Валерию/ мы с мамой едем в Париж, а брак наш откладывается. И что нам делать?

ВАЛЕРИЯ. Радоваться! Ты что, думаешь, я не буду рада, что мать твою вылечат?

АНДРЕЙ /подходит к ней и, словно пытаясь вернуть ее к реальности, берет ее за плечи./ Ты понимаешь, о чем я говорю?! Я уезжаю — и не знаю, на сколько. Может, на два месяца, а, может, на год.

ВАЛЕРИЯ /спокойно/. А, может, на всю жизнь. /Спохватывается./ Шучу. /Садится в кресло перед ним./  Все прекрасно, ты что так волнуешься?… Увидишь Францию…

АНДРЕЙ /недоверчиво/. Ты действительно не расстроилась? /С некоторой надеждой, словно проверяя сам себя./ А ну-ка, смотри в камеру… /Смотрит в окуляр, поправляет объектив./ Мне это почему-то не нравится.

ВАЛЕРИЯ. Мне тут посоветовали быть легкомысленной. /Принимает в кресле красивую позу./ Так и быть, дам вам прощальное интервью. /Говорит очень быстро и возбужденно./ Всегда мечтала дать какое-нибудь интервью. В молодости, когда меня еще не покидала надежда  стать знаменитой, я, прям, часами придумывала вопросы, которые бы мне задавали журналисты,  и мои ответы на них.

АНДРЕЙ /снимает ее/. Как вы полагаете, если бы вы стали примадонной, ваша жизнь была бы другой, более счастливой?

ВАЛЕРИЯ. Не знаю… /Вдруг с болью./ Но от этой жизни у меня такое ощущение, словно я хожу не по земле, а по острым лезвиям ножей… Э т о  началось, когда я поняла, что он ушел. Сначала я не верила, сидела, как прикованная, у телефона и ждала звонка от него. Одно время раздавались какие-то звонки, очень странные, я поднимала трубку — а там кто-то молчит. Я кричу: «Алло, алло, вас не слышно, перезвоните!» — а там молчание. И так почти год, изредка, но почти год, а может, больше. Однажды я подумала, а вдруг это он? Хотя странно, зачем ему это? Решила, назову его по имени…

АНДРЕЙ /тихо/. Но он больше не позвонил?

ВАЛЕРИЯ. Почему  «он»? Может, это были случайные звонки… Но я вдруг поняла, что он никогда не вернется. Помню, я ревела каждый день, тяжело, навзрыд. Каждый Божий день… А когда вдруг почему-то не плакала, я внезапно просыпалась ночью — и захлебывалась от слез, точно они накопились за день и обязательно должны излиться. Так было очень долго, я даже сама удивлялась, но ничего не могла поделать. Но однажды мне приснился сон… на самом деле, это был не сон… ну, хочешь верь, хочешь не верь, я сама-то себе почти не верю… Я уже хотела проснуться для своего очередного плача, открываю глаза, а рядом сидит ослепительная женщина, очень высокая, вся в золотом и голубом, и от нее свет идет. Она сидит и поет мне колыбельную, таким голосом… ангельским, неземным, — в полном смысле этого слова… /Она замолкает./

АНДРЕЙ /удивленный, стоит и смотрит на нее, камера, стоящая на штативе, продолжает снимать./ И чем же все это кончилось?

ВАЛЕРИЯ. Я с тех пор перестала плакать. Меня как заклинило. Плачу иногда, но бытово, по пустякам. А так, с рыданиями, когда вся душа выворачивается наизнанку — нет.

АНДРЕЙ. Так это хорошо?

ВАЛЕРИЯ. Наверное, хорошо. Мне кажется, это сама Пресвятая Богородица меня успокоила своей колыбельной. Иначе я бы не выжила, я бы умерла…

АНДРЕЙ болью/. Валерия, какая же ты…

ВАЛЕРИЯ /жестко/. Обыкновенная! Я, может, даже плохая. Не хватает меня на высокие чувства, бескорыстные. /Все более и более агрессивно, точно сама себя раскручивает./ И если честно, мужчин я не люблю! Отец пил беспробудно и умер, как свинья, у пивного ларька,  э т о т  меня бросил с ребенком, и ты! Сделал свое дурацкое предложение, зная, что скоро уедешь надолго…

АНДРЕЙ /потрясенно/. Да ничего я не знал’ Вернее, знал, ровно столько, сколько и ты. Если бы еще не твой советско-христианский энтузиазм!.. Я и не думал… Я хотел…

ВАЛЕРИЯ /наблюдает, как он, волнуясь, путается в словах./ Хотел… перехотел… не захотел… /Резко поднимается./ А я хочу тебе сказать, что я  не хочу за тебя выходить замуж. Передумала. Ни за кого не хочу! /Подходит к двери./ Одной гораздо спокойнее. Уж прости! /Выходит и закрывает за собой дверь./

«Папка! Папка!» беззвучно кричит мальчик на экране монитора, бросаясь к герою фильма, которого играет Бондарчук. Они держат друг друга в объятиях, и в тишине течет слеза по небритой щеке великого актера…

Андрей долгое время сидит словно окаменевший.

Вдруг что-то щелкает в видаках, и автоматически перемотанные кассеты одновременно появляются в щелях. Странное ощущение – как батарея маленьких пушек – предлагает вам сдаться…

Андрей продолжает сидеть неподвижно.

И СНОВА – НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ.  КВАРТИРА АНДРЕЯ. НОЧЬ.

ВАЛЕРИЯ /на экране телевизора/. Так и быть, дам вам прощальное интервью…

Андрей  в своей комнате стоит перед видеомагнитофоном.

Нажимает на «паузу» и долго вглядывается в застывшее лицо Валерии…

Потом начинает быстро ходить по комнате… Услышав снова частые гудки в трубке, он берет со стола мобильный телефон, быстро меняет аккумулятор, хватает бумажник, пакет с подарками, плащ и выскакивает на лестничную площадку…

И ОПЯТЬ — ПРОШЛОЕ.  БЕЛОРУССКИЙ ВОКЗАЛ. ВЕЧЕР.

Перрон заполнен суетливой толпой. Провожают поезд «Москва-Париж».

У здания вокзала стоит Валерия в длинном плаще с капюшоном, она точно прячется от людей. Но взгляд ее, с тоской и состраданием, следит за Андреем.

Он стоит с Олегом у вагона, рядом мать в прогулочной инвалидной коляске. Вот Андрей наклоняется к матери, обнимает ее и поднимает на руки. Входит с ней в тамбур, вслед за ними Олег втаскивает коляску. Они исчезают в вагоне.

Через некоторое время Андрей вновь появляется в дверях вагона. Стоит, напряженно оглядывая вокзал.

Инна Ильинична уже сидит у окна вагона и наблюдает за суетой на платформе.

Валерия медленно выходит из своего укрытия — он видит ее и идет навстречу. Берет ее за руку и отводит в сторону, откуда их не может увидеть мать.

АНДРЕЙ. Спасибо, что пришла. Я не надеялся.

ВАЛЕРИЯ. Я же должна была передать тебе ключи от дачи. /Протягивает ему ключи./ Спасибо. Мы успели хорошо отдохнуть. Все там прибрали, закрыли, выключили…

АНДРЕЙ. Как? Вы съехали с дачи?/Задерживая ее руку с ключами/. Валерия, я много думал эти дни — и чего-то не могу понять. Ты чего-то не договариваешь…

ВАЛЕРИЯ /отводя глаза в сторону/. А может, это ты чего-то не договариваешь?

АНДРЕЙ /после паузы/. Да, не договариваю… моя мама против нашего брака.

С удивлением видит, как выражение лица Валерии смягчается от его признания.

ВАЛЕРИЯ. Почему ты это сразу не сказал? Я ведь все почувствовала.

АНДРЕЙ. Так ты поэтому?… /Она кивает./ Хорошая моя! Я не могу еще поверить, что нашел тебя… Не натанцевались мы с тобой! Я постараюсь вернуться быстрее… А пока живите на даче. Мне будет легче! /Забирает ключи из ее руки и опускает их в карман ее плаща./

У Валерии по-прежнему безучастный вид. Невольно оглянувшись, не видит ли мать, он обнимает ее за плечи.

ВАЛЕРИЯ /высвобождается из его рук/. Не надо. Ты ведь боишься, все время оглядываешься на вагон, где твоя мама.

АНДРЕЙ /после паузы, с отчаянием/. Да, оглядываюсь! Прости! Я всю жизнь на нее оглядываюсь. Я сам не понимаю, почему я у нее в плену… Она… жестоковыйная, знаешь, такое старое русское слово? Шею не повернет в сторону другого человека, страдающего. Отец умирал в одиночестве, а она мне не разрешала его навещать… Я тайно старался, скрывал от нее. /Гладит ее по щеке./ Да я умру там без тебя!..

ВАЛЕРИЯ /вздрагивает и отшатывается от него./ Я прошу, не надо!

АНДРЕЙ /после паузы/. Слушай, у нас сразу с тобой все завертелось не как у людей, давай и продолжим в том же духе: давай, как в старые добрые времена дадим себе испытательный срок, давай посмотрим, в каком мы состоянии будем, когда встретимся снова? Я буду писать и звонить…

ВАЛЕРИЯ /испуганно/. Ради Бога, прошу, не надо! Я не буду читать! И трубку брошу! Хватит с меня писем и звонков!  Давай просто: ты приедешь, и мы встретимся, и посмотрим…

АНДРЕЙ /подхватывает/. Хорошо… Заеду за ключами от дачи, ладно? /Валерия улыбается. Андрей веселеет./  Мы же с тобой брат и сестра!

Он оглядывается на поезд — из вагонов вереницей уже выходят провожающие, в том числе и Олег. Он призывно машет Андрею рукой.

Андрей порывисто обнимает Валерию и покрывает быстрыми поцелуями ее лицо, голову, шею. Потом крепко прижимает к себе. С трудом отрывает и, не оглядываясь, бегом бежит к вагону.

Она смотрит, как дергается поезд, и вагон начинает медленно проезжать мимо нее.

Ее взгляд теперь полон надежды…

ТАМБУР ПОЕЗДА.

Андрей стоит у двери тамбура, расстегивает ворот рубашки, трет рукой грудь. Прижимается лбом и ладонями к стеклу вагонной двери…:

В равномерный  стук колес вплетаются звуки далекой музыки…

ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ЗАЛ. ВЕЧЕР.

Танцуют контрданс. Танцующие, сменяя друг друга группами, повторяют одни и те же движения. Среди них Валерия и Андрей. Мы видим Валерию глазами Андрея, ее все дальше и дальше от него уводит  танец…

И ОПЯТЬ МЫ – В НАСТОЯЩЕМ.  ГАРАЖ АНДРЕЯ. НОЧЬ.

Гараж из дешевеньких. Андрей возится с родным «москвичом» не без трепета: не заартачится ли тот? – год всё-таки в разлуке! Завёлся!…

САЛОН «МОСКВИЧА». ЗА ОКНАМИ – НОЧНАЯ МОСКВА.

АНДРЕЙ /одной рукой, бросая взгляды на дорогу, набирает номер телефона на мобильном. В трубку/. Трудишься? Что пишешь? Докатился до «Броненосца»?  Слушай, ты случайно Валерии не звонил за это время?… Тебе звонила? Зачем? /Он весь напрягся./

ГОЛОС ОЛЕГА. Она почему-то захотела узнать, где могила твоего отца. Я ей сказал.

АНДРЕЙ. Она еще и за чужой могилой взялась ухаживать! Не женщина, а армия спасения! Что-то не могу до нее дозвониться… Ради нее ведь приехал, еле вырвался.

ГОЛОС ОЛЕГА. Уломал-таки матушку –  благословила?

АНДРЕЙ. А я ей  ничего не сказал. Приедет,  а сынок уже всё – женат!

ГОЛОС ОЛЕГА.  Бомба замедленного действия! Зря не сказал! Когда ты станешь настоящим мужиком? Вот увидишь, добром это не кончится!

АНДРЕЙ. Сказал бы – она не отпустила! Ничего, обвенчаемся тайно, как в старинных романах! /Усмехнувшись./  Если невеста меня еще не забыла…  /Смотрит на часы./

УЛИЦЫ МОСКВЫ. НОЧЬ.

«Москвич» Андрея, обгоняя другие машины, мчится по улицам города…

УЛИЦА ОКОЛО ДОМА ВАЛЕРИИ. ПОЗДНЯЯ НОЧЬ.

Андрея останавливает свой «Москвич»  напротив окон ее квартиры, одной из немногих в доме, еще освещенных в это позднее время. Достает мобильный, набирает номер. Смотрит в сторону окна, в котором мелькают  тени танцующих пар, вот появляется голова самого Саши с трубкой около уха.

ГОЛОС САШИ. Алло!

АНДРЕЙ. Саша?!  До вас не дозвонишься, Не узнаешь?… Андрей Горшенков!  В Интернете, что ли, висишь часами?

ГОЛОС САШИ /после длинной паузы/. Бывает… Ты приехал?  Хорошо, что  позвонил, пока я здесь. Я через пару часов в Берлин улетаю…

АНДРЕЙ. И надолго?

ГОЛОС САШИ. По контракту — год. В гувернеры подался, к русским эмигрантам… Слушай, давай подъезжай, а? Мне надо передать тебе кое-что от мамы.

АНДРЕЙ /осторожно/. Как? Ее нет дома? А где она?

В окне видна голова Саши. Пауза длится долго.

ГОЛОС САШИ. Ты что — ничего не знаешь?..  Она умерла.

АНДРЕЙ. Умерла? Ты хочешь сказать, «умерла для меня»?

ГОЛОС САШИ. 0диннацатого февраля умерла, этого года. От лимф лейкоза. Ты прости, Андрей, мне сейчас говорить неудобно, может, приедешь?

АНДРЕЙ. Хорошо. /Закрывает мобильник./

И вдруг явственно слышит мелодию Бетховена «К Элизе». Хотя ей неоткуда раздаваться. Он зажимает уши руками. Но мелодия продолжает звучать еще громче… Он ложится грудью на руль, одна рука его сползает вниз, и, чтобы заглушить музыку, он нажимает на сигнал автомобильной сирены… Наконец, наступает тишина, но он продолжает неподвижно сидеть в той же позе, не поднимая головы.

Проходит довольно много времени…

КВАРТИРА ВАЛЕРИИ. НОЧЬ.

Открывается дверь. На пороге Андрей. Его встречает Саша. За его спиной – друзья, все уже одетые: компания собралась в аэропорт провожать друга.

Андрей и Саша сухо, боясь, что кого-то нечаянно может прорвать, здороваются.

САША. Входи. Мы уже собрались по коням, в Шереметьево… /Смотрит на часы. Компании./ Ребята, подождите внизу, еще есть  время. /Гурьба молодежи скатывается вниз по лестнице. Ей вслед./ Да потише вы, свины, народ же спит!

Саша закрывает дверь, и они с Андреем остаются в квартире одни.

САША /подталкивая Андрея в комнату/. Ты у нас тут бывал, не помню…?

АНДРЕЙ /глухо/. Нет, не бывал… /Заставляет себя осмотреться, но каждое движение ему даётся с огромным трудом./

САША /идет на кухню/. Тут еще чай горячий, налить?

Андрей, не глядя по сторонам, садится на  стул у стола. Сидит неподвижно.

Саша стоит на кухне с бокалом – чай уже налит – но Саша стоит. Наконец, собравшись с силами, входит в комнату и ставит бокал перед Андреем. Потом придвигает к нему, видимо, заранее приготовленный большой толстый запечатанный конверт и ключи от дачи.

САША. Мама просила тебе передать. Я собирался через друзей, но хорошо, что ты сам… А это от меня. /Кладет сверху небольшой снимок./  Там адрес на обороте, если захочешь… /Садится в кресло, подальше от стола./

На фотографии – могила Валерии: небольшой гранитный валун. На его отполированной черной блестящей поверхности под выгравированным крестом — портрет Валерии и табличка с ее фамилией, именем и датами ее короткой жизни. Андрей переворачивает снимок. На оборотной стороне  – адрес кладбища и могилы.

АНДРЕЙ /снова переворачивает фото/. Красивый памятник. Кто его сделал?

САША. Ее бывшие ученики! Они всё сделали. И поминки, и ограду. И в больнице по очереди дежурили. Вообще, все произошло, как во сне. Мама очень веселая была в последнее время, не то чтобы «веселая», а какая-то просветленная… А однажды пришла с работы — и вдруг ей стало плохо. Оказалось, тромбоциты упали до нуля. В больнице за нее боролись, как могли — но ничего не вышло. А когда она умерла, я был рядом. Это было днем, без пятнадцати двенадцать. Она уже долгое время была без сознания. Потом вдруг повернула голову ко мне, как-то тяжело вздохнула и открыла глаза. Я обрадовался, говорю ей: «Мама, тебе лучше?» А у нее черты лица изменяются, знаешь, асимметрия стала исчезать, и выражение лица стало другим, каким-то строгим, отчужденным… Глаза открыты, а на меня не смотрят.

АНДРЕЙ /откладывает в сторону фотографию и видит на запечатанном конверте крупную надпись – выведенные рукой Валерии черным фломастером два слова «Андрею Горшенкову». Дотрагивается до букв пальцем, словно проверяя их реальность./ Я еще не могу поверить… Как ты это всё выдержал?

САША. Я говорю, все было как во сне… У меня даже слез не было. Только потом уж… /Кивает на конверт./ Там какая-то тетрадь, которую она нашла на даче. Сказала – тебе важно знать. Незадолго до смерти передала…

АНДРЕЙ (осторожно кончиками пальцев касается на конверте рисунка, почти детского, с  цветком и бабочкой./ Это она рисовала? /Саша кивает головой./ Она всем так?

САША. Всем, кого любила. Мне в лагерь такие посылала.

АНДРЕЙ. Значит, ты уезжаешь, расскажи поподробнее, я не очень понял…

САША. Я не хотел никуда ехать и сейчас не хочу. /Вдруг жарко, но с тоской./ Я учиться хочу, учиться и учиться, как завещал один из наших непутевых вождей. А мне не дают. Стипендии даже на оплату квартиры не хватает. Пытался подработать, да времени на библиотеки совсем не стало. Какой смысл учиться, если ты не учишься? А тут у нас объявили конкурс на гувернера, я и попал в числе трех с курса. Мне завидуют – а у меня тоска. Но там можно денег много заработать и доучиваться уже спокойно.

АНДРЕЙ. А давай будешь моим стипендиатом? Здесь. Имею я право?…

САША. Да нет, спасибо. Поезд ушел. Я и квартиру сдал молодоженам, с нашего курса, и академический взял… Ничего… Зато немецкий выучу. Главное, не застрять там.

АНДРЕЙ. А мама… Она знала, что умирает?

САША. Я часто задавал себе этот вопрос. Не знаю. Все видик в последнее время смотрела, один и тот же фильм, я его еле на Горбушке достал…

АНДРЕЙ /уже предчувствуя ответ/. Какой?

САША. Старый, французский. «Аталанта» называется, видел? /Андрей кивает головой, тяжело поднимается, оглядывается вокруг слепым взглядом./ Какой-то странный фильм, а она все смотрела его и смотрела…

И ОПЯТЬ — ПРОШЛОЕ.  ДАЧА АНДРЕЯ. ДЕНЬ.

Валерия сидит перед телевизором и смотрит «Аталанту».В какой-то момент смотрит на часы, потом достает из кармана лекарство и глотает его. К ней подходит Саша.

САША. Ма, ты не посоветуешь, где мне лучше найти место для занятий?

ВАЛЕРИЯ /оглядывая комнату/. А давай передвинем этот стол к окну. /Отходит от телевизора в сторону  старого письменного стола, заваленного сухими травами и застрявшему в коридорчике между гостиной и спальней./ Мне кажется – это будет у тебя замечательное рабочее место.

САША. Ма, это все-таки чужой дом! По-моему, в последнее время ты стала уж чересчур легкомысленной.

ВАЛЕРИЯ. Да ладно тебе! Зануда! /Убирает со стола травы./ Везем!

Саша подходит к столу и двигает его. Валерия помогает: при повороте в гостиную из наклонившегося стола выскальзывает нижний ящик, и следом за ним на пол выпадают коленкоровая тетрадь и несколько конвертов с письмами, видимо, спрятанных под ящиком на потайном дне стола. Валерия наклоняется и начинает собирать письма. Руки при этом у нее вдруг начинают сильно дрожать. Все конверты вручную разрисованы изящными натюрмортами и пейзажами с пестрыми бабочками.

ВАЛЕРИЯ /Саше, пересохшим голосом/. Двигай стол к окну… И свободен! /Уносит письма в спальню./

ДАЧА АНДРЕЯ. СПАЛЬНЯ.

Валерия, не веря своим глазам, перебирает конверты. Наконец, откладывает в сторону и берет в руки коленкоровую тетрадь. Медленно открывает. Начинает читать.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. «Никак не могу смириться с мыслью, что моя смерть неотвратима. Почему-то всегда казалось, что я-то буду жить вечно. Перечитал письма Валерии. Опять тоска и боль. И безвыходность. Сказать ей, в каком я положении — без денег, смертельно больной? Знаю, она бросится спасать меня, а у нее на руках маленький сын, старая мать, и они тоже без денег. Не хватало им еще моей проклятой чахотки…»

Валерия подходит к открытому окну, откладывает раскрытую тетрадь на подоконник, словно не в силах удержать ее в своих руках.

Напротив, среди зеленых деревьев, неподвижно висят качели…

В саду тишина — только таинственный бесстрастный лепет листвы, колеблющейся от порывов легкого ветра, да отдаленный смех детей, играющих где-то рядом…

ГОЛОС МУЖЧИНЫ /продолжает/. «Но ужасно представить, как страдает она, считая, что ее предали и бросили… Пойти к соседям, позвонить ей, услышать ее взволнованный родной голос: «Алло, алло! Вас не слышно, перезвоните!»? Я как дурак буду молчать, а она…  Вдруг она догадается — и назовет меня по имени? И что дальше? Только боли больше и печали. Нет, все-таки пойду, я уже в этом смысле как наркоман…»

Текст обрывается.

Крупным планом дневник. Камера скользит по неровному, мужскому почерку… «Нет, все-таки пойду. Я уже в этом смысле как наркоман…» Это последние слова на странице. Ветер перелистывает тетрадь, дальше идут чистые белые листы…

Валерия видит из окна, как в глубине сада Саша поджигает собранную горкой листву, и дымок от нее поднимается к небу…

КЛАДБИЩЕ. ДЕНЬ.

Разукрашенные рисунками конверты, выстроенные в маленькую пирамиду на могильном холмике, постепенно сгорают… Валерия, сидя на низенькой скамеечке, смотрит, как ее бабочки исчезают в огне…

На гранитном памятнике портрет мужчины: худощавое лицо, насмешливый взгляд, ироничная улыбка – копия той фотографии, которая была у Инны Ильиничны. На табличке можно прочесть: «Строганов Александр Иванович. 1945-1989»

Валерия, достав из сумки коленкоровую тетрадь, большой конверт и фломастеры, рисует на конверте новую бабочку. Потом вкладывает тетрадь в конверт и надписывает на конверте крупно: «Андрею Горшенкову»…

Еле слышно доносится знакомая мелодия…

ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ЗАЛ. ВЕЧЕР.

Черное стекло отражает, как танцующие в зале, сменяя друг друга группами, повторяют одни и те же движения. Теперь мы видим Андрея глазами Валерии, его все дальше и дальше уводит от нее танец…

 

И ОПЯТЬ МЫ – В НАСТОЯЩЕМ.  КВАРТИРА ВАЛЕРИИ. НОЧЬ. 

На стене перед Андреем висит портрет совсем молоденькой Валерии, она стоит на пуантах в короткой пачке, видимо подражая Галине Улановой. Однако художник-любитель уловил в девушке что-то своеобразное, живое и непринужденное.

Андрей не может оторвать от портрета своего взгляда….

САША /перехватывает этот его взгляд/. Ты можешь здесь пока остаться. Побудешь, сколько хочешь, а потом захлопнешь за собой и всё… Ну, ладно, мне пора… /Застегивает куртку./ Однажды она мне так серьезно сказала: «Знаешь, смерть — это самый ответственный момент в жизни человека, и если должен быть страх перед смертью, то точно такой же, какой бывает у актера +перед выходом на сцену или у хирурга перед операцией…» Самое странное, что она последнее время была спокойной такой, умиротворенной, ну я тебе уже это говорил… /Смотрит на часы./ Ладно, может, еще увидимся.

Он порывисто обнимает Андрея и тот, чтобы не расплакаться, не сразу отпускает его, но Саша  резко вырывается из объятий, и, когда Андрей поворачивает лицо к дверям, они уже захлопнулись…

Какое-то время он неподвижно сидит перед конвертом, потом осторожно вскрывает его.

ГОЛОС ВАЛЕРИИ. «Андрей, мой дорогой, любимый, бесценный! На твоей даче я нашла дневник твоего отца – из него ты всё поймешь…  Поймешь, почему я не могу быть твоей женой, даже если ты еще не разлюбил меня. Однажды, когда мы смотрели «Аталанту», ты сказал, что жизнь полна тайн, и не нам судить ее. Я надеюсь, что ты не будешь судить меня строго. Если получится, позаботься о Саше, моем сыне и твоем брате. Он ничего не знает ни о вашем отце, ни о твоей маме,  и ты свободен в своем решении: знать ему или не знать. Моя любовь к тебе не зависит от того, как ты поступишь. Как бы хотела я увидеть снова твое дорогое лицо. Люблю, люблю, люблю вас всех. Валерия.»

Вид у Андрея потрясенный. Он механически делает еще несколько глотков чая и снова перечитывает письмо… Открывает – и тут же закрывает дневник отца. Проходит на кухню, некоторое время стоит на ее пороге, словно забыв, зачем он сюда пришел.

ГОЛОС АНДРЕЯ. И все-таки  э т о   настигло меня…

Он возвращается в комнату, опять садится за стол…

ГОЛОС АНДРЕЯ /он поднимает глаза к портрету Валерии/. А я ведь успокоился, когда узнал, что тебя уже нет в этом мире, что всё решено без меня, и мне не надо делать никакого  выбора… / Он допивает чай и как бы принуждаемый какой-то силой, смотрит на часы, медленно сгребает со стола дневник, письмо и конверт и, выключив свет, идет к выходу./

САЛОН «МОСКВИЧА». ШОССЕ. НОЧЬ.

Андрей за рулем, лицо его по-прежнему напряжено, его разговор с Валерией продолжается. Рядом на сидении лежат, так и не сложенные вместе дневник, письмо и большой конверт с бабочками.

В свете фар мелькает указатель с надписью «Аэропорт Шереметьево»

ГОЛОС АНДРЕЯ. Я устал, я смертельно устал от кого-то зависеть. Я никому не приношу никакого счастья, хотя только и делаю, что угождаю кому-то… Теперь вот хочу угодить тебе, чтобы ты на том свете была довольна…  /Косится на лежащее на сидении ее письмо./ Ты ничего не сказала Саше. Значит, если я сейчас сожгу это письмо, никто никогда ни о чем не узнает, и жизнь твоего сына будет какой-то другой… Может быть, даже лучше…

Машина едет всё медленнее и медленнее.

И вдруг из темноты на шоссе перед ней выскакивает лягушка. Попав в луч фар, она пытается ускакать от него обратно в темноту, но ей это не удается – Андрей ведет машину с той же скоростью, с какой она прыгает от нее. Так продолжается довольно долго.

ГОЛОС АНДРЕЯ. Вот и на меня  так же едет все время какой-то каток, а я все пытаюсь от него ускакать… А что это за каток?…

ЗДАНИЕ АЭРОПОРТА. НОЧЬ.

Саша прощается с друзьями и встает в очередь  к регистрационной стойке.

На этом фоне продолжает звучать голос Андрея.

ГОЛОС АНДРЕЯ /удивленно./ Этот каток ведь называется — «жизнь»… Ну да, я же давно понял, что я боюсь жизни… Я ненавижу эту мерзкую жизнь! Почему ты умерла! /Звуки ударов кулаком по рулю./ Оставила меня одного! /Звук сирены пронесшейся по шоссе скорой помощи./ Хотя почему одного? Она оставила мне брата…

ШОССЕ. НОЧЬ.

Андрей лежит на покрытой травяным дерном обочине дороги лицом к черному небу, за ним недалеко его «москвич» с распахнутой дверцей.

АНДРЕЙ /вслух/. На самом деле, я не хочу никакого брата. На самом деле, я хочу быть один. И с ней я тоже был бы один – … /далее звучит лишь его голос/ …если не врать самому себе. Что это такое во мне? Может, Олег прав, и я не живу? а только притворяюсь, что живу?…

Над собой он видит темные верхушки высоких елей, нацеленных в бесконечное половодье звезд…

Черно-белая ночь НАСТОЯЩЕГО очень медленно и незаметно начинает вбирать в себя цвета, которые должны будут в дальнейшем покидать кадры ПРОШЛОГО и все больше переходить в НАСТОЯЩЕЕ. (Мир вокруг меняется, когда внутри меняется человек.)

…И вот его машина круто разворачивается и, выскочив на шоссе, мчится в прежнем направлении, постепенно и упрямо набирая скорость…

ЗДАНИЕ АЭРОПОРТА. НОЧЬ.

Саша стоит у стойки таможни с документами в руках. Вдруг кто-то сзади подбегает к нему  и поворачивает лицом к себе. Это Андрей. Он что-то горячо говорит ему, потом подхватывает его багаж, и они вместе быстро идут к кассам возвращения билетов…

ДАЧА АНДРЕЯ. НОЧЬ.

На полу лежит распотрошенный Сашин рюкзак.  Рядом распакованные из коробок подарки Андрея. Пляшет огонь в камине. На широкой тахте под пледом, но в свитере и джинсах, спит Саша, видимо, сон застал его врасплох.   Тут же сидит Андрей в кресле и читает дневник отца.

ГОЛОС МУЖЧИНЫ. «Однажды жена поручила мне отвезти Андрюшу на занятия танцами. И пока я ждал конца занятий, я стоял у больших окон танцкласса и наблюдал за ней…»

ДАЛЕКОЕ ПРОШЛОЕ:  ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ КЛАСС. ДЕНЬ.

Звучит фортепьяно: «Полонез Огинского». Отдаленно. Отец Андрея стоит у больших светлых низких окон танцевального класса, на улице, на его лицо падают снежинки, но он не замечает их. Завороженным взглядом смотрит он на то, что происходит внутри.

А внутри юная тоненькая Валерия в черном облегающем платье ведет занятия танцами. Ее ученики, мальчики и девочки, старательно повторяют ее движения. Время от времени она берет себе партнера из учеников и танцует с ним. Вот сейчас подходит к толстому и неуклюжему мальчику в кружевной рубашке с бантом и приглашает к танцу его…

ГОЛОС МУЖЧИНЫ /продолжает/. «Дети ее обожали, мой толстый и неуклюжий сын — больше всех… Мне даже показалось, что он в нее влюбился, и, когда мы переехали, я слегка подтрунивал над его грустным видом. Тогда у нас в клубе шел фильм: «Она танцевала одно лето», и, когда он ставил какую-нибудь пластинку, я ностальгически вздыхал «Они танцевали одну зиму!» Помню, он злился. Но, может, поэтому всё и произошло – потом, когда я случайно встретил ее на автобусной остановке. Я подвез ее до метро и по пути рассказал эту историю…»

Учительница танцев и маленький Андрей старательно и чинно, взявшись за руки, идут рядом в торжественном ритме полонеза…

НАСТОЯЩЕЕ:  ДАЧА АНДРЕЯ. НОЧЬ.

Андрей отрывается от чтения, и какое-то время сидит, глядя перед собой в пространство, словно силится вспомнить что-то… Потом опять обращается к дневнику…

ГОЛОС МУЖЧИНЫ /продолжает/. «Все понятия о любви перевернулись в моей душе, то, что казалось ее сущностью, страстность и эйфория, теперь выглядели утомительными и пошлыми, на смену пришла бесконечная тихая радость от общения с «родной душой»… И все-таки я не могу понять, почему этот трагический финал? Или хотя бы: к чему он? Может быть, правда, мы великие грешники?… Наверное, так… Тогда одна у меня просьба к Богу (если Он есть на самом деле), одна молитва (если они действительно помогают) — Господи, сделай так, чтобы мои сыновья, Андрей и Александр, встретились и тоже обрели бы друг в друге родную душу»…

Андрей откладывает дневник, долго смотрит на спящего Сашу, потом накрывает его пледом и выходит из комнаты…

САД. НОЧЬ.

От легкого ветерка, чуть-чуть поскрипывая, покачиваются качели.

Андрей поднимает глаза к небу: оно черное, но словно бы чем-то подсвеченное, и тучи, похожие на белые клубы дыма, эффектно громоздятся на нем, придавая всему пейзажу мистический и монументальный смысл.

Э П И Л 0 Г   КВАРТИРА АНДРЕЯ. УТРО.

За окнами идет снег. Бывшая  «розовая спальня» по-прежнему без мебели. Только на большом розовом ковре появилась узенькая раскладушка, застеленная пушистым розовым пледом, и письменный стол, заваленный грудой учебников. Над столом в красивой рамке висит большая фотография Царской Семьи. Саша, посвежевший и повеселевший, торопливо собирает книги в сумку.

Андрей, похудевший, но энергичный и решительный, избавившийся от своей обломовской вальяжности, в своем кабинете о чем-то договаривается по телефону…

Олег в коридоре со стеллажа складывает в большую картонную коробку запакованные кассеты – «Русский крест» написано на обложках.

В гостиной, на тахте у окна, сидит помолодевшая Инна Ильинична, в углу без дела стоит инвалидная коляска. Как видно, ей уже не так часто пользуются.

АНДРЕЙ /заглядывая к матери./. На обед я приеду, а ужинать будешь с Александром. /Кричит в коридор/. Саш, быстрей! Мы можем подвезти тебя к метро. /Начинает помогать Олегу упаковывать коробку./

ГОЛОС ИННЫ ИЛЬИНИЧНЫ / зовет/. Саша, подойди ко мне!

…Саша, уже с сумкой через плечо, входит в комнату к старой женщине.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /оглядываясь на дверь, словно опасаясь сына/. Голубчик, купи мне на обратном пути сигареток, в зеленой коробочке, называются: «Морэ. Ментол». Я понимаю, это непедагогично просить тебя об этом… 

САША /заговорщически/. Такие длинные, черненькие? Куплю.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /жарко и с обидой/. Видал, какое Андрей устроил вчера харакири  над моими сигаретами? Весь запас уничтожил. Неужели он не понимает, что мои  нервные переживания гораздо больше меня лишают здоровья, чем какие-то тонюсенькие дамские сигаретки?! Каков монстр, этот Андрей, а!?!  Тиран!

САША /соглашаясь с ней/. Деспот. У него и взгляды такие политические!

ИННА ИЛЬИНИЧНА /плаксиво/. Теперь целый день до вечера буду нервничать!

САША /шепотом/. Лес рубят, щепки летят… /Оглядываясь на дверь, достает из сумки несколько целых сигарет/ Знал, что будете переживать — спас с риском для жизни!

ИННА ИЛЬИНИЧНА /просветлено/. Ну, ты крутой!… /Поспешно прячет сигареты./ Что бы я без тебя делала?! Дай-ка я тебя поцелую, ангел мой!  /Целует его./ А на обратном пути все-таки купи пачку! /Отстраняется от него и какое-то время смотрит на него странным взглядом./ Боже! Ты все больше становишься похожим на своего отца!

АНДРЕЙ /заглядывая в комнату. Подозрительно./ О чем вы там секретничаете? Заговорщики, знаю я вас! Ну, ты идешь? Мы упаковались.

САША. До вечера, Инна Ильинична! /Выходит из комнаты./

ОЛЕГ /заглядывая из коридора/. Адью, мадам! /Галантно кланяется./

АНДРЕЙ. До обеда, мама!

Хлопает входная дверь. Инна Ильинична в своей комнате прислушивается: в квартире тишина. Выражение лица у нее сразу меняется — с озабоченного и напряженного на легкомысленное и беспечное, она достает сигаретку и зажигалку. Неловко держа их в своих заскорузлых малоподвижных руках, закуривает. Шарит рукой по столу, находит пульт и включает им видик.

На экране телевизора возникают знакомые кадры «Аталанты».

По мере того, как Инна Ильинична смотрит фильм, лицо ее все более просветляется.

ИННА ИЛЬИНИЧНА /с блаженным вздохом/. «Франция! Франция!» Боже мой! – одно звучание что стоит!

…Но прежде, чем возникает надпись «Конец», пусть мы увидим еще раз эти мерцающие серебристые черно-белые кадры, где счастливые влюбленные целуются на барже, которая плывет когда-то давно — где-то в какой-то Франции…

 К сведению продюсера, режиссера, актеров  и всей съемочной группы фильма «Учительница танцев»    (Некоторые соображения авторов сценария в связи с возможным ремейком)  

  1. Жанр. Мы пытаемся к обычной мелодраме как самому сердечному жанру прибавить смысла. Это сценарий, написанный мужчиной и женщиной, и это принципиально, поэтому, хотя сердечное превалирует, ум, т.е. философия не исключается. Наоборот: мысль – это зерно замысла, из него в сердце вырастает цветок – уж какой получится, лишь бы живой. По христианскому учению, «ум надо погрузить в сердце», и это непростая работа для всех, кто хотел бы из сценария вырастить фильм.
  2. Мысль. Мы хотели бы продолжить традиции. Следуя за Толстым, для которого, по его признанию, в «Войне и мире», главной была – «мысль семейная», мы именно ее положили в основание нашего замысла. Это не история любви, а  история семьи, состоявшейся чудом – пусть через смерть героини. Бог творит добро даже из зла, и мы попытались увидеть, как это бывает. Поэтому кульминация нашей истории не в самой встрече братьев, а в узнавании, что она произошла благодаря прощальной молитве отца.
  3. Композиция. Это композиция произрастания: сюжет движется как бы по анфиладе комнат, причем, каждая следующая просторнее предыдущей. В первой части сюжета надо строить историю любви Андрея и Лены. Затем Лену вытесняет Валерия. Валерию вытесняет история братьев: Андрея и Саши. И, наконец, они оба (и все герои) оказываются в истории семьи, состоявшейся благодаря тому, что эта семья находится внутри истории страны, вбирающей в себя и другие страны («Франция! – одно звучание чего стоит!») и всё мироздание (небо и баржа). Может быть, это композиционное построение важно уже на уровне отдельных кадров или их монтажа? Или пластики фильма в целом?
  4. Узловые моменты. Это моменты выбора. Они есть у каждого героя. Начнем со второстепенных. Толя Евсеев: разоряется, но выполняет свое обещание отправить на Святую Землю старушек своего прихода. Лена – она совершает иной выбор: любит Андрея, но выбирает деньги. Мать Андрея выбирает: стать счастливой во что бы то ни стало. Саша выбирает Россию. Валерия, выбрав когда-то  любовь вместо успеха танцовщицы, выбирает свободу Андрея вместо возможной и вполне реальной своей власти над ним (подруга говорила «бери свое!») и, наконец, она выбирает верность своей первой любви вместо своего возможного счастья, если бы она решилась вдруг утаить от всех свою находку: дневник отца Андрея… Самое сложное – Андрей.
  5. Главный герой. Андрей – Гамлет. Он так же сомневается, колеблется, мучается. И у него тоже есть тень отца. Только отец Гамлета требовал отмщения, а его отец молит, чтобы сын искупил его вину, чтобы он дал своему не известному ему брату ту любовь, которую не смог отдать ему он, отец. Эта тема – самая важная для России сейчас. Сознательно не искупив вину отцов, мы никуда не двинемся. У Андрея по сюжету три узловых момента выбора: первый раз он неосознанно предал Валерию, когда подчинился своей зависимости от матери (зависимость это совсем не любовь). Второй раз – тем что смалодушничал и не сказал матери, зачем он возвращается. Третий раз – его выбор (преодолеть свой страх жизни) был спасительным для него. И именно он стал искупительным поступком и основой радостного конца нашей истории.
  6. Атмосфера. Все эти явные и неявные цитаты: Шекспир, Пушкин, Чехов (в Париж, в Париж, в Москву, в Москву! Надо дело делать, господа! Надо действовать!), эти фильмы на видиках – всё это наша попытка погрузить героев в атмосферу культуры, передать реальность их духовной жизни. Если постмодернизм, так же насыщенный аллюзиями, всё превращает в пустую игру, то мы пытаемся передать противоположное – то, что знаем из опыта очень многих знакомых, часто очень простых людей, а именно: как сильно искусство меняет жизнь и судьбу тех, кто ему открыт. Мы все дышим воздухом культуры, и это важно запечатлеть.
  7. Чужое. Мы просим не замусоривать фильм всякими импровизациями бытового характера: «Здравствуй! До свидания! Вам налить чай? Сколько кусочек сахара?» и пр. Так же, как чумы, боимся залётов в поэтическое поднебесье: танцующих в невесомости, мистических явлений: призраков или намеков на них. Есть такое выражение в христианской аскетике: царский путь. Ни вправо, ни влево – золотая середина, простая история.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *